Ричард Длинные Руки — император

Орловский Гай Юлий

— Стены шевелятся, — сказал он резко, — раздавят!

— А вдруг нет?

Я шагнул в щель боком, попытался развернуться и ощутил, что стало чуть-чуть просторнее.

— За мной, — велел я. — Найдем и убьем гадину!

Альбрехт выхватил факел у подбежавшего воина, я не успел слова сказать, как влез в щель и, грубо прижав своего сюзерена к стене, протиснулся мимо и непротокольно двинулся впереди, проклиная все на свете, особенно дурных королей, возомнивших, возжелавших, вознесшихся…

За мной, наступая на пятки, заспешили Норберт и Боудеррия, за ними

остальные. Я на ходу с силой упирался то в одну, то в другую стену, вроде бы в самом деле отодвигается, словно старается захватить побольше жертв в ловушку.

— Не знаю, — сказал я в спину Альбрехту, — насколько этот корабль совершенен… но он явно живой.

Он прохрипел, не оборачиваясь:

— Ваше величество?

— Мы идем внутри живого, — сказал я, — даже если весь Маркус — это одна гигантская амеба, но она ремонтирует себя, добывает энергию… еду, в смысле…

За моей спиной раздался надсадный голос Норберта:

— Что-то вроде вьючного осла? Что перевозит грузы?

— Да, — согласился я. — Может быть, что-то еще.

— Как боевой конь?

— Может быть, — предположил я, — он вообще сам по себе.

Щель постепенно расширялась и расширялась, уже коридор, наконец настоящий зал, что уходит в темноту, постепенно поднимаясь все выше.

Глава 17

Что-то знакомое даже в конструкции этого корабля, словно у всей Вселенной один чертеж для всего на свете и этот чертеж используется с небольшими вариациями как для построения галактик, так и для конструкции эритроцитов или фагоцитов, хотя и не знаю, что это, но чую, что и корабль тоже из этого мира.

— Только мир велик, — прошептал я благоговейно, — бесконечно велик… как раз для человека.

Карл-Антон дрожал, тяжело дыша, ухватил за рукав.

— Ваше величество!.. Впереди их очень много. Очень!

— Сколько? — спросил я.

Он помотал головой.

— Даже не скажу, не определяется. Но больше, чем встречали раньше. Может, как-то обойти?

— Я бы с удовольствием, — ответил я. — Вообще люблю обходить препятствия, как истинный гуманист и сатрап, но, боюсь, здесь куда ни сунься… Потому сделаем вид, что так и хотели! Вперед, гранаты наготове?

Он сказал с вымученной улыбкой:

— Это всегда наготове. Страшно же…

— Тогда приготовьтесь, — велел я. — Как только открою, бросайте!..

Он кивнул, не в силах ответить из-за трясущейся челюсти, кое-как вытащил из-за пазухи склянку и поднял над головой.

Я оглянулся.

— Все готовы? Начали!

Дверь исчезла под моей ладонью, сердце остановилось: огромный зал уходит в темноту, и все место заполнено филигонами.

Сразу две склянки полетели через дверной проем. Я на миг прикрыл глаза, тут же влетел в зал, уже взвинченный и раскаленный, как Батарадз во время затяжного боя с небожителями. Всего трясет, по скорости почти сравнялся с филигонами, но те сейчас в шоке, почти все упали в беспамятстве, а те, что на ногах, ухватились за лица, между растопыренными перепончатыми пальцами проступила оранжевая кровь.

Я взвинтился до предела, чувствуя, как сердце уже не бьется, а мелко-мелко трясется, как заячий хвост, страшный жар залил череп.

— Быстрее! — заорал я. — Еще быстрее!..

За спиной раздался такой силы яростный рев, что и шумовые гранаты не понадобились бы. В зал ворвалась вся команда разом, даже Карл-Антон торопливо тычет факелом в мучнисто-белые морды, а остальные рубят с такой скоростью, словно у них вот-вот отнимут это счастливое и радостное детство.

Не переступая, а перепрыгивая тела, я прорывался дальше, скачущий свет факелов то и дело выхватывает из тьмы оскаленные морды с бессмысленно вытаращенными глазами.

Я торопливо рубил, филигоны начали отмахиваться вслепую, но то и дело слышал вскрики, ругань, стоны, все-таки не совсем вслепую, иные цели легко определять по запаху, звукам…

Карл-Антон, размахивая факелом, пробился ближе, лицо восторженно-испуганное.

— Там еще много! Можно туда греческий огонь?

— Бросай, — ответил я, — иначе всех нас положат.

Филигон прыгнул на него сбоку, глаза невидящие, однако лапами точно ударил по голове алхимика. Череп с треском раскололся, как дынька, кровь плеснула волнами.

Мой меч вошел филигону в живот, я поспешно повернул лезвие, расширяя рану. Другая рука подхватила выпадающую склянку, и одним движением я швырнул ее вперед в темноту.

Огонь не просто вспыхнул, там с грохотом взорвалась бомба, озарив зал до потолка и высветив все уголки. Я застыл на миг, увидел сотни обращенных в мою сторону голов.

Рядом оказалась блистающая мечами Боудеррия, злая и раскрасневшаяся.

— Вовремя, — крикнула она. — Еще миг, нас бы…

Не дожидаясь ответа, прыгнула вперед, мечи в ее руках заблистали еще ярче и быстрее, а за нею ринулись рыцари и простые воины.

Греческий огонь, с силой разбрызгиваясь во все стороны, падал каплями на тела. Филигоны ни о чем другом не думали, кроме как избавиться от этой дикой режущей боли.

Я чувствовал свирепое наслаждение, это даже не битва, а почти жатва, когда бьем только мы, а враги падают безропотно, как спелые колосья, даже не успевая понять, что их сразило.

Сзади крики, вой, прогремел свирепый рев Тамплиера. Я не оглядывался, прорубаясь через огромный зал, почему же их тут так много, ритуал какой-то.

В какой-то миг рядом появилась Боудеррия, запыхавшаяся и с залитыми оранжевой кровью мечами по самые рукояти.

— Коридоры ведут в сторону центра Маркуса! — крикнул я. — Скорее всего, там и есть командный пункт!..

— Не спешите, — донесся голос Альбрехта, — нужно сперва…

— Потом, — крикнул я.

— Нет, — долетел его злой вскрик.

Я уже прорубился на ту сторону, оглянулся, сердце сжалось. В зале все еще идет рубка, однако от моего отряда осталась горстка. Филигоны даже вслепую ухитрялись наносить страшные раны, а то и убивать наповал. Мы уничтожили несколько сотен, а сколько их еще в Маркусе, для них это даже не потери…