Ричард Длинные Руки – майордом
Шрифт:
Барон Альбрехт кашлянул и сказал почтительнейшим тоном:
– Только человек благородного происхождения должен командовать теми, у кого в руках оружие.
Сэр Растер прогудел:
– Осмелюсь заметить, что простолюдины, как их ни бей… ха-ха… никогда не научатся хвататься за меч с нужной стороны! А у нас, рыцарей, это в крови.
Он сам налил себе вина, не дождавшись, пока это сделают слуги, спохватился и наполнил кубки графу и сэру Гаррету. Макс налил мне и барону Альбрехту.
Я поднял кубок в поднятой руке.
– За
Глава 12
Утром солнце уже жаркое, но с моря накатывается восхитительная свежесть, воздух чистый. Разом исчезли все запахи подгорелой рыбы и пережаренного мяса, моя грудь поднялась, заглатывая легкими свежесть, как сэр Растер хорошее вино.
Улицы политы водой, здорово, от высоких деревьев с роскошными кронами падает тень на одну сторону улицы, там еще прохладнее. Со стороны городских ворот бегут, гортанно вскрикивая, овечьи стада, за ними с длинными палками в руках пастухи, прокаленные солнцем дочерна, но в белых бараньих шапках даже в такую жару.
Мы выехали из ворот замка навстречу телегам, на которых в город из сел везут свежий сыр, творог, молоко, масло, корзины с овощами, а также аккуратно расколотые дрова. Бобик бежал впереди сытый, довольный, с отвисшим брюхом, потяжелевший вдвое.
Сэр Растер рассказывал с довольным хохотом, как они закончили пир уже вдвоем с сэром Гарретом, после того, как все слабые… он ни на кого не указывает пальцем, как все слабые кое-как вылезли из-за стола, поддерживая руками животы.
Макс все вспоминал, какие дивные мечи, топоры и доспехи видел в оружейной графа, только барон Альбрехт ехал молча, наконец проронил негромко:
– Ну и жук вы, сэр Ричард!
– Я? – спросил я встревоженно.
– Ну да, – подтвердил он. – С какой искренностью говорили о возрождении древних традиций рыцарства! Как у вас горели глаза! Как дрожал и срывался от восторга голос!.. Были мгновения, когда верил даже я.
Я в великом смущении развел руками.
– Дорогой барон, вы еще больше удивитесь, если скажу, что я не врал. Я в самом деле восхищен рыцарством, в восторге от обетов, от принципов верности и чести…
Он нахмурился.
– А как же с похвалами в адрес торговцев?
Я ответил со вздохом:
– Тоже говорил совершенно искренне! Я понимаю правоту тех и других. Я сочувствую тем и другим. И хотя они бьются друг с другом на полное истребление, но я тупо стараюсь их как-то примирить… или заставить сосуществовать. Уж мне ли не знать, кто кого похоронит! Но вот пытаюсь. Правда, барон, я и тогда был искренним.
Он опасливо отодвинулся от меня, словно шизофрения в виде раздвоения личности бывает заразной.
– Сэр Ричард, – спросил он шокированно, – как можно быть искренним… провозглашая такие разные
– Вот такое я чудовище, – согласился я.
Покинув Тараскон, мы с незначительными боями и мелкими стычками прошли по всему побережью. Варвары к морю почему-то не захотели, остановившись перед столицей, а мы здесь мягко, но настойчиво захватывали всюду власть. В городах и крепостях, ссылаясь на временные трудности военного времени, оставляли гарнизоны, с ходу уничтожали языческие храмы, истребляя всех, кто там оказывался, это допустимые даже по международным нормам «неизбежные потери среди гражданского населения».
Народ на первых порах оказывал поддержку, ибо в черных мессах участвуют только проклятые аристократы. Не давая никому опомниться, мы сразу восстанавливали права церкви на свободу от налогов, на иммунитет и право убежища. Духовенство снова освобождали от всех повинностей, которые на них успели повесить мстительные горожане. Я распорядился вышвырнуть из стен монастыря успевших окопаться в таком лакомом месте, а если кто пикнет – рубить на месте, дабы знали, что если церковь не умеет защищаться по своей кротости, то защитники у нее найдутся совсем не кроткие.
Церковь снова из ползущей в арьергарде телеги, куда складывают раненных жизнью, нашими усилиями превращается в пылающий факел, что поведет народ Сен-Мари сквозь тьму к культуре и цивилизации «по-армландски».
Закат был бледен и невыразителен, солнце тонуло в лиловой мути, когда мы вышли на край ужасающего раскола в толще земли. Он показался мне «Хребтом наоборот», словно из этой бездны его подняли и поставили там, отделив Юг от Севера. Сколько мы ни смотрели в пропасть, сколько ни бросали туда камней, они долго летели, пока не исчезали из виду. И – никакого стука о дно.
В двух милях, как доложил сэр Норберт, эту пропасть соединяет в одном месте странная скала: по ней можно с огромным трудом, рискуя сорваться, перейти на ту сторону. Но там еще такие же провалы и тропки над краем пропасти, а сверху замечены сторожевые вышки.
Я со вздохом развел руками.
– Будем считать, что мы здесь закончили свой славный поход. Сэр Ришар, распорядитесь оставить здесь надежный отряд, который и сам не сунется в опасный анклав, но и оттуда народ не пропустит. Судя по этим тропкам, оттуда тоже могут только по одному, да и то ползком.
Ришар долго с угрюмым неодобрением рассматривал последствия катаклизма.
– Вы правы, – проронил он наконец, – десятка человек достаточно, но я оставлю полсотни. Чтобы не скучно. А также пару телег, шатры и все необходимое. Определим время такого дежурства.
Сэр Норберт сказал с несколько виноватым видом:
– В это графство Ундерланд даже торговцы пробираются по одному человеку! По краю пропасти, через висячие мостики, а те часто уничтожает то огненная лава, то внезапно налетающие штормы.