Ричард Длинные Руки - принц-регент
Шрифт:
У двери, что ведет в покои настоятеля, вскочили двое крепких монахов, но вперед вырвался отец Мальбрах.
— Тихо-тихо, — прокричал он почти плачущим голосом. — Отец настоятель очень устал после той изнурительной для него прогулки… спит, не тревожьте! Что стряслось?
— То, — сказал я, — что случается со всеми, которые думают, что выстроенные в древности стены удержат и новых врагов! Не удержат, дорогой, отец Мальбрах.
— Да что случилось?
— Защитная стена, — сообщил я, — что вы поставили внизу, уже трещит под напором сил Зла.
Он
— А-а-а, это… Не волнуйтесь, брат паладин. Там запас прочности выше, чем думаете. Меня сейчас вообще интересует… зачем вы это делаете?
— Что? — спросил я туповато.
— Помогли с братом Целлестрином, — сказал он, — теперь вот так волнуетесь, как бы в наш мир не прорвалось некое древнее зло глубин…
Я сказал саркастически:
— А предположить, что делаю бескорыстно? Ибо паладин и все такое? Я же весь в белом?.. Ну, иносказательно, на самом деле вообще очень яркий, красочный и разноцветный, как павлин.
Он проговорил с сомнением:
— Да могли бы… но что-то в вас еще такое, что заставляет предположить, что вы… как это сказать помягче, значительно разностороннее, чем праведник.
— Да? — спросил я с интересом. — Ну, спасибо… не ожидал.
— Да это не совсем комплимент, — ответил он осторожно. — Брат Жак сказал бы в лоб, что это совсем не комплимент, а мы вот с отцом Форенбергом предположили, что у вас есть и другие мотивы, раз уж вы сами себя обозвали таким мерзким словом, как политик… что говорит о вашей, как бы это сказать…
— Скромности, — сказал я и опустил глазки, — и великом смирении перед. И вообще зело. Да, весьма!
— Да, — произнес он кисло, — как бы скромности… И даже великом смирении, как вы сказали в своей несомненно великой скромности, — добавил он ядовито.
Я вздохнул.
— Вы правы, святой отец. Скромность моя велика и удивительна. Сам иногда дивлюсь и потрясаюсь целыми часами, когда полдня стою перед зеркалом. Вот уродился же такой умный, красивый, замечательный, но почему такой скромный?.. Не понимаю… Конечно, я все делаю бескорыстно, это же так естественно — делать добрые дела за просто человеческое, а иной раз и за нечеловеческое спасибо!.. Однако же, раз уж я тут, то от оплаты отказываться не стану, не смогу вас так грубо и несправедливо обидеть ввиду врожденной деликатности, что так усилилась в процессе общения здесь с вами…
К отцу Мальбраху приблизился отец Аширвуд, первый помощник Кроссбрина, послушал меня внимательно, и когда отец Мальбрах начал морщиться и кривиться, кивнул и сказал с полным пониманием:
— Да-да, мы понимаем ваши терзания, брат паладин. Это так трудно — принимать хоть благодарности, хоть всего лишь мирские деньги! Особенно такой чувствительной натуре.
— Золотые слова! — воскликнул я.
— Так что же вы хотите? — спросил он уже деловым тоном.
— Я собирался сказать, — ответил я, — что просто от ваших щедрот… сколько дадите, то и будет достаточно, но убоялся, что вы в своем великодушии и щедрости
Отец Мальбрах, честная натура, возвел очи горе, а отец Аширвуд сказал почти весело:
— Да-да, вы все удивительно точно поняли!.. Как я слышал, брат Гарнец кует для вас какие-то особые доспехи?
Я отмахнулся.
— Да что там особого… А плату с него возьму совсем пустяковую. Я надумал, знаете ли, мир спасти, потому мне нужно, чтобы помогли в деле поискать оружия или средств против Маркуса. Потому как бы вот помогаю вам по мелочи.
Он посерьезнел, потому что в моем голосе разом пропали даже намеки на шуточки, отец Аширвуд их уловил сразу, это отец Мальбрах все принимал за чистую монету.
— Не могу обещать, — ответил Аширвуд так же серьезно, — что все бросят свои дела и бросятся вам на помощь, однако часть наших братьев выказывала серьезные желания хотя бы попытаться дать отпор Багровой Звезде Дьявола, как они ее называют.
Я ощутил, как гора медленно сползает с плеч, но сказал сдержанно:
— Но большинство считает ее карающим мечом Господа?
Он посмотрел на меня испытующе.
— И что?.. У вас тоже есть выбор, чем ее считать.
— Большинство всегда неправо, — сказал я.
— Тогда ваш выбор ясен, — произнес он с холодком. — Не могу сказать, что я верю в ваш успех, Багровая Звезда — это не темная тень в закоулках пещеры, однако все-таки успеха желаю, несмотря на свои убеждения.
За нашими спинами распахнулась дверь, тихий скромный монашек пролепетал, опустив глазки долу:
— Отец настоятель готов принять брата паладина.
— Иду, — сказал я, — простите, святые отцы, но мир спасать тоже надо. И это не совсем шуточка.
Я махнул рукой и прошел под арку двери, что почтительно придержал для меня вежливый монашек.
В приемной двое монахов заполняют убористым почерком длинные листы бумаг, в мою сторону даже не посмотрели.
Монашек взялся за ручку двери с вырезанным на ней большим крестом.
— Сюда, брат паладин.
Я перешагнул порог, что-то во мне сразу ощетинилось и взъерошилось, готовое то ли к бою, то ли к яростному сопротивлению, но в комнате тихо и пусто, за исключением самого аббата за столом возле окна.
Выглядит он маленьким и сухоньким, но это, наверное, потому, что и стол для слонов, и чернильница фунтов в десять, и кресло такое, что я бы в нем мог сесть вместе с Аскланделлой.
— Отец настоятель, — сказал я почтительнейше, — я счастлив, что вы сумели выкроить в своем плотном календаре встреч и великих свершений щелочку и для меня, весьма скромнейшего паладина Господа…
Он сделал слабый жест рукой.
— Садитесь, брат паладин. Как бы гладко вы ни строили речь, я вижу ваше горькое разочарование.
— Горькое разочарование? — воскликнул я. — Как можно, отец настоятель? Это не разочарование, я просто убит. Раздавлен. Размазан по стенам.