Ричард Длинные Руки – сеньор
Шрифт:
Я оглядывался на все стороны, но Сигизмунд, более зоркий, вскрикнул с надеждой в голосе:
– Наконец-то… зеленая степь!
Кони перешли на рысь, торопясь покинуть страшное место. Мы доехали до границы, я невольно остановил коня. Здесь что-то не так, ни один ядерный удар не выжигает землю до спекшейся корки, оставляя в сантиметре рядом нежные цветочки. А здесь как будто гигантским циркулем провели правильный круг, внутри выжжено… доныне, а за невидимой стеной буйная зелень, кузнечики скачут, бабочки, стрекозки, жучки, жужелицы, паучки, муравьи…
Сигизмунд проехал вперед, нетерпеливо оглядывался. В глазах мольба.
– Сэр
– Ты прав, – ответил я. – Место очень злое… Мы рисковали, что поперлись.
– Слава Господу, – проговорил он и перекрестился, – ничего не встретили!
Я тревожно подумал про радиацию, смолчал. Дальше тянулась холмистая равнина, потом двое суток пробирались между желтых округлых гор, похожих на старые ноздреватые картофелины. Все примерно одинакового размера, желтые, и все бы хорошо, но вскоре расстояния между ними расширились, мы постепенно поднялись на возвышенность, я удивленно присвистнул.
Дальше гряда классических гор, с неровными остроконечными пиками, все покрыто снегом, там резкие морщины ущелий, скалы, черные щели, я только такими и видел горные хребты, но что тогда это, что за образования, между которых мы ехали трое суток?
– Дивы дивные, Господи, – проговорил Сигизмунд, но встревоженным не выглядел, для этого надо, чтобы навстречу выметнулся дракон или отряд рыцарей с опущенными забралами и выставленными вперед копьями.
Вершинка холма, мимо которого ехали, показалась срезанной острейшим ножом, а почва – покрыта затвердевшим стеклом. Из этой блестящей, как лед под лучами солнца, поверхности выступало шесть идеально гладких полусфер. Зацикленный на греховности Сигизмунд тут же сравнил их с женскими грудями, вызывающе направленными сосками в небо, как вызов священному небу, но мне они больше показались яйцами сверхгигантских страусов, до половины погруженными в почву.
Я даже не мог на глаз определить размеры, сердце колотилось от странного узнавания. Эти блестящие, как шлемы, купола казались пластиковыми. Или не пластиковыми, но уж очень правильная сферическая форма, природа такого не вытворяет, нет, не пластик, любой пластик за века и тысячелетия уже изъело бы кавернами, изгрызло бы, разве что особый пластик, с перестроенной структурой…
– Сэр Ричард, – сказал Сигизмунд предостерегающим голосом, – сэр Ричард, нам проще прямо… там и тропка…
– Да-да, – ответил я торопливо. – Ты прав, хоть и юн.
Он косо посмотрел на меня, мол, на себя посмотри, но смолчал, мы спустились по тропке в цветущую долину, где и застал нас закат. Сигизмунд хлопотал, соединяя в себе оруженосца, младшего рыцаря и повара, а я сидел у костра, прислонившись спиной в стволу огромного дуба, наслаждался покоем.
Багровые угли зловеще светились, похожие на огромные рубины. В них что-то происходило, ибо сами по себе то вдруг разгорались пурпуром, даже алым, то затухали, покрывались серой накидкой пепла, готового вспорхнуть при малейшем движении ветра, да что там ветра, стоит шевельнуться или шумно вздохнуть, как сразу возгорятся целой россыпью.
Основание дуба картинно коричневое, с темно-зелеными комочками мха, застывшими желтыми каплями сока, а выше, куда не достигает свет костра, серое и почти плоское, как на черно-белой пленке. Я наконец лег, сонно наблюдал за искорками в глубине этих легких призрачных рубинов, двигаются, сталкиваются, разбегаются, угрожающе вспыхивают, раздуваются, пугливо гаснут, как вдруг краем глаза уловил сверху нечто светлое, словно уплотнившийся лунный свет.
Пятно голубовато-белого света собралось в крохотную человеческую фигурку. Я приподнялся на локте, глаза следили с тем выражением, как пес смотрит на летающую вокруг морды муху, я спохватился и прилег снова, фигурка перестала порхать вдали, приблизилась. Я рассмотрел человечка с крылышками. Показалось, что это ребенок, слишком велика голова, ножки коротковаты, толстенький, вообще пропорции детские, но поверхность струится, не давая четкости, не удается рассмотреть лицо, вообще не видно глаз, рта, только слабо струящийся во все стороны свет.
За спиной человечка трепещут полупрозрачные крылья, что мне показалось лишним, он и так невесом, а крылья… гм, или остались от прошлой жизни? Да и машет слишком медленно, ведь всем этим мухам и жукам, чтобы летать, приходится так работать крыльями, что не углядишь…
Человечек уже безбоязненно порхал вокруг меня, крупный такой светлячок, но не жук-светлячок, а какой-то нематериальный светлячок. Я осторожно вытянул вперед палец, человечек сделал над ним пируэт и опустился задними ножками. Веса или давления не ощутилось, как и повышения или понижения температуры, но я чувствовал его материальность, пусть и в чем-то частичную, рассматривал во все глаза, а он сидел на пальце, свесив ножки, и тоже рассматривал меня с живейшим интересом.
Теперь я смутно видел его лицо, все время меняющееся, словно бы струящееся, детское лицо. Да, все верно, у меня на пальце сидит ребенок, крылышки опустил и ручки, словно отдыхающий человечек. Глаза его, я скорее чувствовал, чем видел, смотрят на меня с детской любовью и преданностью.
– Ты кто? – спросил я шепотом.
Он засмеялся, я смутно увидел широко раскрывшийся в детском смехе беззубый рот. Я ощутил к нему смутную симпатию, как будто на моем пальце сидела и светло улыбалась родственная мне душа.
Сигизмунд забормотал во сне, рука поднялась, пальцы сотворили крестное знамение. Светлый человечек улыбнулся мне еще, вспорхнул и унесся. Я сожалеющее смотрел вслед, потом вздохнул и взглянул на чистое лицо молодого рыцаря. Он шлепал губами и что-то бормотал. Я прислушался, показалось, что это женское имя. Он забормотал снова, я насторожил слух, понял, что я прав, он в самом деле шепчет женское имя, но… это имя Богоматери.
И снова каменистые холмы, время от времени я с подозрением всматривался в россыпь валунов, надеясь увидеть в них руины древнейших зданий, крепостей, памятников, монументов, но подъезжали ближе, увы, всего лишь изъеденные временем камни.
Воздух жаркий, сухой и ломкий, как крылья стрекоз. Впереди роща, мы свернули и долго ехали по опушке, в тени, но даже там воздух горячий, как из жерла вулкана, листья шелестят жестью, копыта стучат по выбеленной земле, хрустят мелким щебнем.
Лишь однажды долина выгнулась исполинской подковой высоких желтых холмов, а в самой середине этого холма, больше похожего на защитный вал великанов, вздыбились руины древнейшей крепости. Я сперва решил было, что игра природы, как уже обманывались, но вскоре различил остатки колонн, порталов, да и сама стена чересчур ровная, а вблизи видно, что вся из отдельных каменных блоков. Века, тысячелетия сплавили их почти воедино, отличить можно только по рисунку, что обрывается внезапно, и начинается совсем другой узор.