Ричард Длинные Руки – воин Господа
Шрифт:
– А сколько в нем?
– Пять миль в длину и четыре в ширину…
Солдат воскликнул:
– Такой громадный? И вы его называете маленьким? У нашего короля парк всего в милю, но все называют его громаднейшим!
Горожанин помялся, поклонился, хотел отступить, но солдат ухватил его за рукав, сказал с пьяной настойчивостью:
– Не-е-ет, дружище, ты мне расскажешь, почему парк нашего короля считается громадным, а ваша громадина – крохотным!
Горожанин помялся, говорить явно очень не хотелось, промямлил:
– В парк нашего короля свободно ходит народ за хворостом. Собирает
Сигизмунд потихоньку дернул меня за рукав, мы отошли в сторонку. Он поинтересовался вполголоса:
– Что будем делать, ваша милость?
– Тебе – ждать. Я загляну во дворец Арнольда, вдруг да узнаю, где он сейчас. А ты жди меня… сутки. Нет, лучше двое, тут все очень неторопливые.
Он округлил глаза.
– А это не опасно?
– Опасно, но ты не высовывайся. А места здесь пустынные.
– Нет, вам не опасно… во дворец?
– Справлюсь, – ответил я уверенно.
Я соскочил с коня, Сигизмунд ухватил повод. Доспехи я стащил с великим облегчением, глубоко и жадно вздохнул – какое же это счастье, Сигизмунд смотрел с непониманием. Я устыдился, пошел ломиться через кустарники, заглядывал под камни, топал, поднимая пыль, снова кусты, чертополох, заросли жуткого бурьяна, настолько высокого, что легко скроют всадника на рослом коне, под ногами хрустят кости – место довольно жутковатое…
В нагромождении серых камней показалась неопрятная щель. Оттуда дурно пахло, словно в щель заползло крупное животное, издохло, а теперь разлагается. Я представил, как придется ступать по гнилому мясу, что кишит червями, содрогнулся, крикнул:
– Сигизмунд!.. Отъедь, но не очень далеко, чтобы я тебя смог потом увидеть. Потом, через два дня!
Он проломился на коне следом, в глазах беспокойство:
– Но… куда вы, ваша милость?
– Посмотрю дворец Арнольда, – ответил я. – Люблю смотреть дворцы. Конечно, это не Вестминстер или Кремль, но по местным меркам…
Под камнем чавкнуло, на сырой земле испуганно замерли белесые многоножки, мокрицы, но тут же метнулись в разные стороны. Я протиснулся в щель, идти пришлось, сильно согнувшись, едва ли не на четвереньках, но дальше ход перестал маскироваться под случайную щель, на стенах появились следы зубила.
Я высек огнивом искру, зажег факел. Ход сделал еще два поворота, ушел вниз, я рассмотрел даже ступеньки, но дальше ход помчался строгий и ровный, словно и под землей камень расчерчивали незримыми чернилами.
Я двигался по меньшей мере час, уже начал беспокоиться, потом тревожиться, затем впал в панику и начал помышлять, не вернуться ли, уж чересчур обнаглел, все здесь, видите ли, понятно, и тут, как спасение, серая стена гранита сменилась такой же стеной,
Основание башни уходило вглубь еще ниже, но что там, какие в глубинах тайны, я не стал допытываться, устремился к темному проему, дальше широкие ступени наверх, подвал с мешками, еще одно подвальное помещение, доверху заставленное бочками с вином, пришлось вернуться, долго искал тайный ход, отчаялся, замерз и проголодался, но все-таки мысль средневековых архитекторов развивается в узких рамках, вот оно, вот, слепой дурак, прямо перед тобой, два раза уже прошел мимо…
Камень начал сдвигаться с жутким скрежетом. Я замер, потом решил, что теперь точно попадусь, если замру, сдвинул камень до отказа, пролез в щель. За спиной глыба заскрипела и съехала на прежнее место. Ход в стене привычно узок, двигаться только боком, как думовцу по коридору, тесно, словно, как ни говори о разобщенности средневекового мира, все строилось по одному, уже понятному мне стандарту.
Я двигался тихонько, стены в один каменный блок, а где темнее ниша, я тут же начинал искать тайный ход или дырку, через которую можно наблюдать и слушать. Все же обычно эти отверстия расположены так, чтобы с той стороны были повыше человеческого роста. Меньше шансов, что кто-то обратит внимание на крохотную дырочку в гобелене или ковре на стене. Впрочем, заметить их невозможно, достаточно дырочки с игольное ушко, чтобы видеть весь зал.
По залам дворца Арнольда, который мало чем отличался от дворца Шарлегайла, ходят придворные, видимо, Конрада, которых я при всем желании не отличил бы от придворных Арнольда. От суровых зоррян отличил бы, но зорряне – это зорряне. Еще с полчаса полазил по тесным ходам, пока не пробрался к главному тронному.
К моему облегчению, король Конрад был там, в кресле, вернее, на троне. От него один за другим отходили рыцари, лица деловые, король говорит быстро и повелительно, голос приподнятый и деловитый. Но когда ушел последний в блистающих доспехах, Конрад явно помрачнел, повернулся всем корпусом к единственному оставшемуся низкорослому крепышу в простой неброской одежде, с короткими седыми волосами.
– А теперь, – сказал он отрывисто, – Юбенгерд, давай о том, что меня интересует больше всего.
Юбенгерд низко поклонился.
– Мне можно было не выходить за стены двора, – сказал он, – чтобы собрать вести о короле… простите, Ваше Величество, о беглом Арнольде. О нем говорят все. Стар и млад, женщины и мужчины, богатые и бедные, наши люди и жители этой захваченной страны… Ваше Величество, если говорить всю правду, очень многие его прославляют. Он принес великую жертву, он пожертвовал собой, своим дворцом, богатствами, троном, даже именем и славой предков.
Конрад засопел, нахмурился, в глазах метнулась хмельная ярость. Полководец поклонился еще ниже, сказал торопливо:
– Но все больше раздается голосов, которые им недовольны.
– Кто?
– Прежде всего это военачальники, которые мечтали стяжать славу в сражениях. Кроме того, герои, они всегда возвращаются с богатой добычей вне зависимости от того, победа была или поражение… Эти просто называют коро… простите, Арнольда трусом. Надо прибавить еще тех, кто утверждает, что коро… простите…