Ричард Длинные Руки – воин Господа
Шрифт:
Гугол сказал с легкой насмешкой в голосе:
– Похоже, ваша милость, раньше на другом месте такую же красоту щупали… Герой должен быть в седле, да? Или изволили разрешить вас на носилках, да?
Сигизмунд буркнул:
– Ты мне поумничай еще, понял? Двумя пальцами шею сломаю. Ваша милость, у меня в животе что-то хрустит… Боюсь, мой желудок уже ребра грызет. Надо бы еще как-то и перекусить где-то.
Я оглядел их, велел:
– Только держитесь так, как… ну, как одеты. Встречают по одежке. Пусть по ней и проводят. Никакого гонору, вы здесь не принц в изгнании, как намекает Гугол, и не
– Я намекаю? – всполошился Гугол. – Где это я намекаю?..
В селе я удержал Сигизмунда, когда тот уверенно направился к самому богатому дому, в таком хрен накормят, но и в бедный заходить не стоит, там сами голодают. Постучал в калитку, где домик как домик – простой, средний, грядки перед самым домиком, а с той стороны обязательный сад.
Похоже, мы подоспели к обеду, ибо нас без лишних разговоров и расспросов сразу посадили за длинный узкий стол. Еще один стол, поменьше, поставлен отдельно, за него сел кряжистый мужик, перед ним тут же поставили большую миску. Рядом с мужиком опустился еще один, помоложе, но похожий настолько, что я и без подсказки понял: старший сын.
Остальные сыновья, как и прочие домочадцы, сели за общий стол. Сели только мужчины: женщины кто еще принимает опоздавших, кто суетится у печи, расставляет миски, на деревянных подносах раскладывает хлеб, порезанный на длинные узкие ломти, еще горячий.
Гугол принюхался, шумно вздохнул. В миске настоящий борщ из мяса, капусты, морковки, свеклы и множества трав и корешков. Глаза Сигизмунда голодно блестели, но воспитанно терпел, он же толкнул Гугола локтем, и тот застыл с ложкой в руке, глядя на хозяина. Тот из-под насупленных бровей следил за быстро рассаживающимися за общим столом мужиками. Толкаясь, все расселись, ухватили ложки, ждут. Мужик встал, мы все встали. Хозяин громким сильным голосом начал читать молитву, зыркнул на нас. Сигизмунд вторил ему звонким красивым голосом, мы с Гуголом старательно шевелили губами. К счастью, молитву громко читали все дюжие сыновья хозяина, наши «голоса» потонули в их хоре.
В тишине постояли с минуту, потом мужик сел и молча запустил ложку в миску. Тут же раздался торопливый стук множества ложек. Ели быстро, обжигаясь, ведь кто как ест, тот так и работает.
Мы все трое не отставали, проголодавшись, справа и слева так же дружно работают ложками крепкие мужики, тоже похожие на хозяина. Всем ставили одну миску на четверых, а для гостей – каждому по миске. Сигизмунд возгордится, им-де почета больше, благородных чуют, а я подумал с сытой насмешкой, что после нашего ухода эти миски не просто вымоют, а либо прожарят на огне от всякой скверны, либо вовсе разобьют.
Женщины зорко следили за столом, подкладывали хлеб. Едва я опорожнил миску, сзади участливый женский голос спросил:
– Добавить ли?
– Ага, – ответил я.
Тут же из-за моего плеча выдвинулась рука с огромным половником, миска сразу наполнилась до половины.
Когда миски убрали, женщины поставили широкие блюда с нарезанным мясом. Я даже не понял, говядина или конина, все сдобрили горчицей так, что во рту горит, все летит почти непрожеванным, но в животе уже появляется приятная тяжесть. На третье блюдо подали кашу, здесь ее едят отдельно, а когда дошла очередь до блинов в сметане, старший мужик, глава стаи, или прайда, довольно крякнув, распустил пояс. Глаза его в который раз пробежали по нашим лицам. Я заметил, что взгляд зацепился за мой амулет на шее.
– Хорошо оголодали, – заметил он с одобрительной насмешкой. – Копалка уже выдохлась, да?.. Или сломалась?
– Что делать, – ответил я осторожно. – Все когда-то приходит в негодность. Такой мир.
Он качнул головой.
– Вот-вот. Все ломается, все стареет. Даже горы стареют!.. Лопаты мне хватает на сезон, топора – на три года, плуг перековываю через каждые семь лет… А копалка, хоть и сделанная Старыми Мастерами, тоже просто не может быть вечной. Когда-то да ломается.
Перед ним поставили широкую чашу, тут же ловкие руки расставили чаши перед всеми мужчинами. Послышался звук льющейся жидкости, но я не отрывал взгляда от хозяина. Однако тот молчал, неспешно отхлебывал нечто темное, похожее на брагу.
Я сделал осторожный глоток, в горле приятно защипало. Что-то вроде кваса или медовухи.
Старший сын вздохнул, проговорил мечтательно:
– А как бы это здорово… Взял в руки копалку, прошел по дороге, а оттуда тебе в руки то одна монета прыгнет, то другая… Эх!
Он снова тяжело вздохнул, словно большая печальная корова. Отец с явным неодобрением покрутил головой. На лице и в глазах было острое разочарование в таком мечтательно-поэтичном отпрыске.
– Ишь, как работать не любят…
Старший сын развел руками. Улыбка была виноватая.
– Батя, разве я плохо работаю? Просто мечтаю…
Распрощались, мы призывали милость Христа и Девы Богородицы на этот дом, нам тоже нажелали всех благ, благословения Господня, ибо только он защищает всех странников и бредущих.
По дороге через лес я удачным броском молота, удивив до икотки Гугола, подбил зайца. Молот, расплющив грызуна, красиво вернулся в мою ладонь, смачно шлепнул, будто в стену швырнули ком мокрой глины. Сигизмунд подобрал зайца, укоризненно покачал головой. Ближе к вечеру встретили еще стадо свиней, я торопливо бросил, Сигизмунд тут же кинулся к разбегающемуся с визгом стаду.
Искалеченного зайца отдали нести Гуголу, Сигизмунд умело, с рыцарской сноровкой разделал кабанчика и насадил тонкие ломти на прутья. Я развел костер, скоро пурпурные куски мяса стали приобретать оранжевый, а затем и коричневый цвет, пошел сочный мясной запах. На ломтиках постепенно выступали мелкие бусинки сока, увеличивались, стекали под действием гравитации к самому краю, там долго висели над багровыми углями, но все же срывались, в ответ угли рассерженно становились ярко-пурпурными, шипели, плевались быстрыми струйками сизого дыма.
…Утром мы с тоской смотрели на обглоданные кости. Желудок старого добра не помнит, снова хотелось есть, пить, а до следующего села так далеко, оказывается, когда идешь пешком!
Гугол поднялся, похлопал ладонями по грязному халату.
– Эх, где мой кошель?.. Снова придется просить еду, как нищим…
– Ну уж нет, – ответил Сигизмунд с достоинством. – Я и в прошлый раз чуть со стыда не помер. Лучше умру от голода как христианин!
Гугол ответил мирно:
– Я лучше бы пожил… даже как христианин.