Ричард Длинные Руки – ярл
Шрифт:
— А меч? — напомнил он. — А лук?.. К сожалению, даже этот край для меня, да и для церкви, покрыт мраком. Ты — наше самое длинное щупальце. Вот осматриваюсь в этой комнате и вижу совсем иной мир…
— Я не щупальце, — возразил я. — Я сам по себе осьминог. Нет, лучше — кальмар! У него и ног больше, и растет крупнее.
— Расти, — произнес Тертуллиан с непонятным выражением. — У всех свобода воли. Никакого рока, никакого фатума, никакой судьбы. Куда вырастешь… за то и ответишь. Ты не ангел, дорогой мой друг, далеко не ангел… Но мой жизненный опыт убедил меня, что люди, не имеющие недостатков, имеют очень мало достоинств.
Черты лица колыхнулись, я ощутил, что он исчезает, уже раскрыл рот для главного вопроса, однако в комнате уже пусто. Во рту ощутилась горечь, а в груди некое неясное томление.
Глава 2
Небо затянуто тучами, но воздух очистился от падающих капель. Народ, правда, выскакивает во двор, напялив на голову мешки углом кверху, спасаются от дождя, что уже кончился, перебегают наискось, сокращая расстояние. Огни факелов разбрасывают трепещущие красные змейки по вымытым булыжникам. Двор к позднему вечеру оживает…
Скрипнула дверь, я обернулся, хватаясь за молот, но через порог переступила молоденькая служанка, игриво стрельнула глазками, заметила Пса и пугливо замерла.
— Не боись, — сообщил я. — Он недавно поел. Что ты хотела?
— Ваша милость, — пропела она и присела не то в реверансе, не то в книксене, — меня прислал господин кастелян.
— Ага, — ответил я. — Ну?
Она произнесла немножко растерянно:
— Он велел… он велел, чтобы вас согреть…
Щеки ее медленно краснели, алость поползла по шее и залила ту часть груди, что остается открытой. Я сказал обрадованно:
— Это кстати!.. Молодец у вас кастелян, заботливый. Зажигай камин, тащи дров… Нет, ты хилая, пусть мужчины притащат. Тут такие кабаны ходят, холки наели…
Она чуточку растерялась, сказала немножко обиженно:
— Камин?.. Да, я зажгу, ваша милость. И дров сама принесу. Это пустяки.
Ушла, оглядываясь с недоверием то на меня, то на огромную кровать за моей спиной. Я зябко передернул плечами, никакая одежда не спасет от сырости, та заползет под одежду и под шкуру. Хорошо, у Пса шкура непромокаемая, потому в жару пасть распахивает на всю варежку, а вот кони — нет. У коней шкура гигроскопичная, если кто не знает.
Служанка вернулась с охапкой березовых дров, молодец, эти дадут хороший жар, начала укладывать шалашиком, устроила гнездышко из бересты, а когда в ее руках появился кисет с огнивом, я выждал и метнул искру в тот момент, когда она нанесла первый удар кремнем. Бересту сразу же охватил желтый огонек, побежал быстро, принялся расщелкивать мелкие прутики.
Девушка смотрела то на огонь, то на меня с открытым ртом.
— Никогда у меня не получалось сразу…
— Это я приношу удачу, — сообщил я. — Теперь заживем! Только притащи дров побольше. Комната большая, а камин один.
Медный тягучий звук, похожий на брачный стон гоблина, застал меня в тягостном раздумье, как еще убить время. Я свистнул Псу и вышел, оставил дверь неприкрытой, а то не решится войти или будет стучать и, не получив ответа, унесет дрова взад, нехорошо.
Общее направление к обеденному залу, где также завтракают и ужинают, запомнил, отыщу и без мажордома, это всего лишь замок, а не мегасупермаркет. В залах торжественная тишина и пустота, портреты со стен смотрят строго и придирчиво, я невольно выпрямлял спину и вспоминал, что я — рыцарь, а не свинья с девизом: «Принимайте меня таким, какой я есть на самом деле!»
— Бобик, — крикнул я громко, огляделся, — ты где, моя птичка?
Стражник впереди козырнул и сообщил преданно:
— Ваш кабан, сэр Ричард, выскочил во двор!
— Что с ним? — удивился я, спросил обеспокоенно: — Он как выглядел, не больным?
— Дождь кончился, — сообщил страж довольно. — А ваш слон с бивнями радуется, как и всякая тварь…
— А как радуюсь я, — ответил я, — ко мне, моя птичка!..
На том конце коридора возник темный ком, расширился за долю секунды, я прижался к стене, меня обдало брызгами, некоторое время выдерживал шквальную атаку с признаниями в любви и такой преданности, какую никогда не даст ни один вассал и, конечно же, ни одна женщина.
— Все-все, — сказал я успокаивающе, — тихо, моя мышка, мой воробышек… Пойдем, нам дадут жрать, если будем себя вести прилично…
Он пошел рядом, но не выдержал и начал нарезать круги, пока я красиво и грациозно приближался к дверям обеденного зала. С той стороны холла идут, весело щебеча, яркие и очень цветные молодые женщины, недаром этих существ сравнивают то с цветами, то с бабочками, а то и вообще… сравнивают и сравнивают.
Я вытянул голову, как гусь, что старается достать виноградину: к ужину на леди Бабетте совершенно умопомрачительное платье с таким вырезом, что непонятно, как держится, ведь плечи и руки тоже голые, весьма соблазнительные, с нежной, как молодое украинское сало, слегка тронутой загаром кожей. Одно понятно: стоит ей чуть повести плечами, и платье рухнет, рассыплется, от него останутся на полу мелкие фрагментики, а до изобретения нижнего белья мода пока еще не додумалась.
Сама леди Бабетта сегодня еще очаровательнее, хотя под правым глазом огромный фингал. Присмотревшись, я с изумлением понял, что это нарисовано, к тому же от глаза через всю скулу проведены к середине щеки три полоски, не то кровь, не то потекшая тушь.
Она кокетливо улыбнулась, верхняя губа поднялась, и зубки сверкнули, как бриллианты.
— Нравится, сэр Ричард? Для вас старалась, оцените!
— Ценю, — пробормотал я, — господи, но зачем же так?.. Или это намек, что вам в случае чего и в глаз можно дать?
— Да куда угодно, — разрешила она великодушно, — если это доставит вам удовольствие. Видите, какая я покладистая?
— Я тоже покладистый, — пробормотал я. — На все кладу…
У герцогини волосы зачесаны назад, полностью открывают лоб и уши. Я засмотрелся на красивое лицо сильной умной женщины, которая всегда начеку. Взгляд когда прямой, когда искоса, но всегда испытующий, даже не представляю, как герцог за нею ухаживал. Наверное, обошлось без этой ерунды с серенадами, все-таки оба — бойцы, им важнее смотреть в одном направлении, чем друг на друга.