Ричард Длинные Руки – ярл
Шрифт:
Я услышал ее нежный подушечно-постельный голос:
— Обижает вас наша милая Дженифер, сэр Ричард?
— Если жена ругает, — возразил я, — это нормально, если хвалит — надо подумать, в чем ее вина.
Дженифер фыркнула.
— Сэр Ричард! Вам уже говорили, что вы образец куртуазности?
— О да, — согласился я. — И что сама куртуазность, изысканность, вежливость… Но я им, гадам, не поддался! Не только сказал, что о них думаю, но и сделал. Догнал, а потом еще раз сделал.
Бабетта сказала в сторону Дженифер провоцирующе:
— Мне кажется, сэр Ричард тебя не понимает.
— Леди Дженифер вообще понять
Дженифер фыркнула.
— К примеру, меня прекрасно понимает Патрик. Даже с полуслова!
— Джентльмен, — заметил я одобрительно.
— При чем тут джентльмен? — спросила она с подозрением.
— Когда джентльмен говорит даме, — объяснил я, — «Я понимаю тебя с полуслова», он имеет в виду «Вы говорите вдвое больше, чем надо»!
Она широко распахнула глаза, я залюбовался их блеском и яркими молниями. На щеках выступил румянец гнева, она сказала, повысив голос:
— Вы все переворачиваете!
— В смысле ставлю с головы на ноги? — спросил я. — Впрочем, если вам нравится ходить на голове… Можно даже на ушах — прекрасное зрелище. У вас, как я уже догадываюсь, красивые ноги.
Она вспыхнула до корней волос, сделала движение, как будто хотела присесть, хотя подол платья и так накрывает площадь, где можно разместить торговую палатку. Леди Изабелла посматривает на пикировку с доброй материнской улыбкой. Для нее уже все понятно, даже вон леди Бабетта догадывается, только дочери еще не врубились, почему у Дженифер ко мне такая неприязнь.
Я кротко и деликатно лопал бульон, зачерпывая неудобной круглой ложкой с длинной ручкой, посматривал на стену напротив: в отсутствие герцога хозяйка, видимо, втихую меняет обстановку. Вчера вот той яркой картины не было, на том месте красовался темный мрачный гобелен со сценами жестокой схватки с монстрами. Возможно, дочери приложили руку, им тоже требуется что-нить жанром полегче, желательно — с танцами.
Леди Бабетта ловила мой блуждающий взгляд и улыбалась ртом вампирши. Густой слой туши на ресницах придает таинственность взгляду, признаю, к тому же глаза блестят особенно ярко, я то и дело посматривал на потеки черной туши, что через скулы опускаются к щекам на уровень крыльев ее изящно вылепленного носа, Дженифер начала громко фыркать, Даниэлла мягко улыбается, а леди Бабетта произнесла со сладострастным удовлетворением:
— Наконец-то сэр Ричард замечает меня даже за ужином! Неужели бульон так уж плох?
— Ну что вы, леди Бабетта, — запротестовал я. — Бульон великолепен, я так и думал, что его готовила леди Дженифер, просто я смотрю на этот ваш лицевой дизайн…
— И что? — спросила она с интересом. — Не нравится?
— Ни за что, — вырвалось у меня, — как может нравиться вид плачущей женщины?
Она кокетливо покачала головой.
— Некоторым очень нравится.
— Но не мне, — заверил я. — Вы ж не Дженифер, а вот если женщина плачет — у меня разрывается сердце. Я ведь такой чувствительный, нежный, тонкий, ранимый, изысканный, галантный… что даже и не знаю!
Трое улыбнулись, а Дженифер от злости не врубилась, все еще ломает голову над моим предположением, что это она приготовила такой великолепный бульон: комплимент или намек, что она годится только в кухарки, зашипела язвительно:
— Да уж, от скромности вы не умрете!
— Никогда не говори о себе плохо, — ответил я мудро, — за тебя это сделают другие.
Она ощетинилась так, что от ее волос полетели искры.
— Я не говорила о вас плохо!
— Ну что же вы себя так выдаете, — укорил я ласково. — Ах, леди Дженифер, вы сама невинность… Я же не указывал на вас пальцем. А вы уже срываете с себя платок и топчете…
Она спросила с недоумением:
— Зачем?
— Стараясь загасить пламя, — любезно объяснил я. — А скажите, леди Дженифер… Нет, лучше не говорите, а то опять попадетесь.
Она покраснела, это восхитительно, глаза мечут молнии, грудь бурно вздымается, ноздри красиво вылепленного носа раздуваются, как у приготовившейся к прыжку пантеры. Я вздохнул с искренним сочувствием: конечно, женщинам хочется выплеснуть ярость на этих скотов мужчин, перед которыми приходится чаще всего склоняться, которым нужно уступать, с которыми приходится ладить, зажимая свое «я» в кулак, но все-таки не пришло время, когда женщина возьмет в руки меч и будет драться с мужчиной. Да и вообще такое время никогда не придет, разве что в кино, рассчитанном на домохозяек, замордованных пьяными мужьями, которым нужно дать отдушину. В таких дешевых фильмах и в дешевых книжках маленькая и хрупкая женщина ударами кулаков расшвыривает здоровенных мужчин, ногами пробивает стены, молниеносно стреляет без промаха и зверски мордует главного босса, так обычно похожего на мужа.
В реальности женщина сможет побить мужчину, только когда возьмет в руки винтовку с оптическим прицелом. Так что эти грозные взгляды неистовой и гордой леди Дженифер в реальности только бессильные мечты. Этот мир принадлежит мужчинам. Как и все миры, к счастью.
— Каждый стоит ровно столько, — сказал я и разрезал гуся на части, — сколько стоит то, ради чего он хлопочет.
Хрустящую часть шкуры сожрал сам, остальное бросил Псу, а дамам с очаровательной улыбкой подал нежное горячее мясо. Вернее, слуга взял из моих рук и понес дамам. Бабетта поблагодарила кивком, прощебетала:
— Вы такой заботливый, сэр Ричард! И вообще…
Она запнулась, подбирая слово, я подсказал мирно:
— Покладистый. На все кладу.
— Потому и не спорите с леди Дженифер?
— В споре с женщиной последнее слово может сказать только эхо.
— Ого!
— А что? Есть тысяча способов заставить женщину говорить, но ни одного, чтобы заставить ее замолчать.
Пес стукнул меня лапой по колену, я бросил ему обглоданную грудку, щелкнули челюсти. Герцогиня подала знак мажордому, тот кивнул старшему повару, вскоре в зал потянулись слуги с серебряными подносами, мои ноздри уловили запах крепкого травяного чая.
Отдельно на середину стола водрузили огромный торт конической формы, напоминающий сторожевую башню. Из крема умело вылеплены зубцы, а у основания идет дополнительный вал из красных ягод клубники.
Передо мной на изящном фарфоровом блюдце опустилась такая же изящная чашка с гербами и девизами рода Валленштейнов, молчаливый лакей придвинул блюдо со сдобным печеньем треугольной формы, украшенным завитушками в виде лепестков и с неизменными ягодками в середке.
Я кивнул.
— Благодарю. Нет-нет, торт не буду, а то на такой диете не смогу протиснуться в ворота. А печенье — прелесть! Такие изящные, что просто жалко их лопать…