Ричард Львиное Сердце: Поющий король
Шрифт:
— Ветер! Какие ж у тебя, гад, неиссякаемые легкие! Дождь! Какой же у тебя вместительный мочевой пузырь! Гром! Гремишь и не охрипнешь, собака! Жан де Жизор, за что же ты так ненавидишь меня? Святая Земля! Почему ты не хочешь допустить меня к себе?
Глава четырнадцатая
КТО ГДЕ
Лишь под утро субботы перестало носить, качать, оглушать, орошать, ослеплять, бить. На рассвете гром охрип и лишь рокотал в отдалении, и вспышки молний уже не сверкали в испуганных глазах спутников Ричарда, потому что сами уже лишь посверкивали на небе, будто отражения. Дождь из холодного ливня превратился в тепленькую морось. Стали стихать и волны, они не швыряли энек вверх-вниз и из стороны в сторону, а лишь медленно вздымали и опускали его, как скорлупку, плывущую по могучей груди спящего богатыря. Ветер порой еще налетал, и довольно сильно, но его порывы становились все реже. Измученный Ричард сел под огрызком мачты, прислонился лицом к мокрому дереву и заснул. Сон быстро промчался по всему существу короля, освежил, сколько мог, и выпрыгнул наружу, распахнув Ричарду глаза, чтобы тот мог увидеть робкие струйки солнца, просачивающиеся через трещины в плотном панцире облаков.
— Неужто все кончилось, Угудеусь? — спросил король Англии склонившегося над ним оруженосца Люка де Пона.
— Так и есть, ваше величество, — отвечал тот. — Мы спасены. Правда, один человек погиб. Его смыло за борт, да так, что никто не заметил. Лишь когда стало стихать, обнаружили пропажу.
— Кто же? Кто погиб? — всполошился Ричард.
— Священник, — ответил Робер де Шомон. — Отец Пьер.
— Стало быть… — пробормотал Ричард, вспоминая вчерашние страдания так, будто прошло уже много дней. — Стало быть, только его молитвам не внял вчера спустившийся во ад Спаситель.
— Станем на молитву, — сказал отец Ансельм. — Сегодня Огнь Святый на Гробе Господнем зажигается. Помолимся же, чтобы магометане не воспрепятствовали честным христианам притечь ко Гробу и встретить Огнь Господень с благоговением и торжеством. А заодно испросим у Бога спасения усопшему брату нашему, Пьеру. «Бог Господь, и явися нам! Благословен Грядый во имя Господне».
С этого возгласа началась служба Великой субботы, которую двое оставшихся священников провели на истрепанном бурей энеке среди мокрых, измученных перегринаторов. Сухой и теплый ветер дул теперь с юга, и по мере того как шла служба, одежды на перетерпевших бурю высыхали, скованные холодом тела размягчались, в душах восстанавливался покой, какой обычно поселяется у всякого верующего с наступлением Великой субботы.
И когда священники закончили службу, многие, не сговариваясь, улеглись кто где и уснули блаженным сном, будто праведники. Король Англии тоже лег и уснул, но внезапно тревожнейшая мысль пронзила его спящее сознание, и он вскочил на ноги.
Энек плыл по морю среди оробевших, пристыженных волн. Солнце плыло по небу среди поредевших, помятых, потрепанных туч. Но сердце Ричарда не могло наслаждаться в миг сей долгожданным успокоением моря и небес.
— Беранжера! — трепеща, произнес король Англии. В следующий миг ему стало нестерпимо стыдно за то, что он впервые вспомнил о той, кого так любил и мечтал наименовать женою. А ведь кто мог знать в это мгновенье, как распорядился Господь судьбою всех прочих кораблей? Быть может, они все до единого разбились о кипрские берега?.. От одной мысли, что сейчас Беренгария лежит с проломленной головой и сокрушенными костями на морском берегу и образумившийся прибой баюкает ее прекрасное тело, страдая о том, что сам же сотворил, у Ричарда закружилась голова и тошнота подступила к горлу. Он застонал, схватившись за похолодевший лоб.
— Вам плохо, государь? — спросил его Амбруаз.
— Мне?.. — Ричард отдышался и взял себя в руки. — Не знаю, хорошо мне или плохо, друг мой. Одно лишь могу сказать тебе: мне сейчас не до песен. Эй, любезнейший Юк! — крикнул король кормчему, провансальцу Юку Роллера. — Возможно ли теперь знать, откуда и куда мы плывем?
— Вполне возможно, ваше величество, — невозмутимо отвечал Юк. — Мы движемся точно с запада на восток. Если во время бури нас отнесло на север, то вскоре мы пристанем к берегам Киликии, если на восток, то вот-вот покажутся антиохийские берега, если на юг, то берега Палестины или Сирии, а если на запад, то все перечисленные берега явятся нашему взору не так быстро, как хотелось бы.
— А могло ли нас и вовсе унести куда-нибудь далеко-далеко? — спросил Ричард Девиз. — К берегам Тавриды или Туниса?
— Это навряд ли, сударь, — покачал головой кормчий. — Буря-то была плевенькая.
— Ничего себе! — воскликнуло сразу несколько голосов.
— Ты так считаешь, Юк? — спросил Ричард Львиное Сердце.
— В это время года и осенью бывают бури и похлеще, — отвечал бывалый мореход. — А, кстати, во-о-он уже и берег впереди показался. Видите? Вероятнее всего, Киликия.
— Вот чего бы хотелось меньше всего! — воскликнул Ричард.
— Какая разница, ваше величество? — спросил тамплиер де Шомон. — Нам сейчас любой берег сгодится, чтобы хоть немного починить энек. А берега Киликии населены мирными армянами, они не причинят нам вреда.
— Я не боюсь армян, — ответил Ричард. — Я боюсь самой Киликии. Ведь именно здесь столь нелепо погиб Барбруж. Что, если всех вождей этого похода чьи-то колдовские чары влекут именно в Киликию, чтобы тут прикончить?
Мысль о колдовских чарах привела душу Ричарда в смятение. С тоскою о Беренгарии и тревогой о том, что сулит им сей берег, он смотрел, как приближается суша. Горы, почти вплотную подступающие к морю в одних местах, в других словно отшагнули, уступая пространство людям, — там и сям виднелись возделанные поля, виноградники, жилища.
— Да, вероятнее всего — Киликия, — сказал кормчий.
Однако, когда ступили на берег, очень скоро тревожные предчувствия сменились радостью. Первый встречный крестьянин, с которым удалось кое-как объясниться, оказался греком и сообщил, что земля эта — Кипр. Он же подсказал, что лучше всего путешественникам отплыть немного подальше к северу, ибо там есть богатое хозяйство какой-то вдовы, где столь знатным пришельцам будет оказан достойный прием.
— Что ж, — радовался Ричард, когда снова сели на корабль и поплыли туда, куда указал киприот, — жаль, конечно, что мы не попали сразу к берегу Сен-Жан-д’Акра. Однако Кипр преимущественно христианская страна. Придется нам здесь встретить Светлое Христово Воскресение.
— Не знаю, не знаю… — пожал плечами отец Ансельм. — Сей житель острова назвал нашу будущую хозяйку по имени — Лутрофория. Что-то я не упомню таких христианских имен.
— Если я не ошибаюсь, — заметил Амбруаз Санном, — Лутрофория по-гречески означает «несущая очищение». Не такое уж и плохое имя.
Наконец на берегу появились очертания некоего небогатого замка, во Франции такими замками владели рыцари средней руки. Изжелта-белые стены жилища Лутрофории утопали в цветущих садах.
— Не вижу церкви, — обратил внимание отец Поль.
— Вы и отец Ансельм — наша церковь, — сказал Ричард.
Лутрофория оказалась довольно молодой женщиной, миловидной и красиво одетой. Узнав, кто к ней пожаловал, она с большими почестями провела крестоносцев и короля в свои владения, средь которых, кстати, обнаружилась и малюсенькая церковка. Лутрофория знала латынь и немного французский, так что с ней можно было беседовать. Слуги быстро подали на стол несколько блюд, состоящих из овощей, фасоли и устриц. За обедом гости поведали обо всем, что с ними стряслось. Хозяйка сообщила, что ей пока ничего не известно о том, приносило ли море к берегам Кипра другие корабли, но в ближайшее время она постарается выяснить. Затем она коротко рассказала о себе. Ее род происходил от одного знатного местного деспота, бабка, дочь того деспота, владела весьма богатым замком, который оставила в наследство своему сыну Аттилодору.