Риф Скорпион (cборник)
Шрифт:
— Видела! Собственными глазами, как вас сейчас вижу.
Следующий рапорт Ника Дала оказался поинтереснее, хоть и не содержал ничего особенно важного. Вебстеру захотелось дня на два отвлечься от повседневной рутины, и он доехал поездом до Фредрикстада, дальше автобусом до завода. Водитель был совершенно согласен с Вебстером: трамваи были бы куда лучше поездов. Вебстер проникся к нему великой симпатией и глубоким уважением.
Вышло так, что он поспел как раз к обеду в кафе фру Эриксен: бульон с крупой, солонина с пюре из репы и тушеной морковью, на третье — карамельный
Как-то так получилось, что они представились друг другу. Коммивояжер, специалист по скобяному товару, откланялся — ему надо было ехать дальше. Вебстер похвалил блюда и подчеркнул, что после баранины с капустой, которую ему здесь подавали осенью, нигде не ел с таким удовольствием.
— Так ведь это было любимое блюдо директора Холмгрена, — заметила фру Эриксен. — Каждый вторник я посылала ему обед, в этот день он признавал только мою кухню. Холмгрен был разборчив в еде, любил хорошо поесть. Вам кофе подать в гостиную, господин Дал?
— Симпатичный господин этот Холмгрен, — пробормотал Вебстер.
Ник Дал согласился пить кофе в гостиной.
— Может быть, вы составите мне компанию? — обратился он к Вебстеру. — Могу предложить рюмочку ликера.
С этими словами он на время удалился: дескать, надо срочно проявить несколько негативов.
Вебстер поблагодарил его за приглашение и остался в столовой покурить. Фру Эриксен убрала посуду, полюбопытствовала, что там с кассиром Стефансеном. Есть что-нибудь новое? Нет, он ничего нового не узнал. Приехал только поговорить с Бугером об имуществе Холмгрена.
— У вас в доме поселился фотограф?
— Да, очень приятный молодой человек. И дела у него идут хорошо.
— В таком маленьком поселке?
— А вот вы и ошибаетесь. Люди приезжают со всей округи, очень рады, что фотограф тут поблизости. У нас ведь, если хотите, вдоль реки целый город протянулся, тысячи людей живут. Вход в гостиную господина Дала — через коридор. Вы можете пройти прямо к нему, я скоро принесу кофе. Только мне никак не верится, что кассир Стефансен присвоил все эти деньги.
— Ну почему же? Впрочем, я к этому делу, по сути, не имею отношения. Им занимается здешнее управление.
— Стефансен был такой деликатный, образованный мужчина, — сказала фру Эриксен. — Он и директор Холмгрен так дружили. Нет, я решительно не могу поверить. Там какое-то недоразумение с отчетностью. Многие здесь убеждены в этом.
— И что же там было на самом деле?
— Так разве нам что-нибудь известно? Но люди поговаривают. Такое ведь не каждый день случается. Он жил тут у всех на виду много лет. Жил скромно, трудился честно. Я знаю, что он вел дела аккуратно. Когда живешь в таком поселке не один десяток лет, уж как-нибудь знаешь, что за люди тебя окружают. Тот — этакий, тот — такой. Стефансен был из тех, что неспособны на дурные дела, так почти все думают, кто его знал. Да и…
— Что?
— Ну, в общем, он не замахивался на большое. Триста тысяч — слишком много для Стефансена.
— Собственно, это меня не очень касается. Стефансен был ведь кассиром.
— Ну да. Был кассиром — на беду для него. Кое-кто здесь жалеет его, кое-кто — нет. Но чтобы на триста тысяч замахнуться — только не он. Не поверю, хоть убейте, господин Вебстер.
— Н-да… А кто же еще тогда?
— То-то и оно. Но люди поговаривают. Многие здесь изменили свое мнение. Поначалу я сама думала: «Как же такой приличный человек мог пойти на такое?» Но время идет, и в голову разные мысли приходят. Неожиданные мысли, господин Вебстер. Не мог он так высоко замахнуться, говорим мы себе. И такой добросовестный человек, такой честный, трудился сверхурочно по вечерам. Я тут как-то беседовала с фру Стефансен, она мне платье шьет. Сама она ни с кем об этом деле не заговаривает, никогда, ни слова. У меня сорвалось что-то с языка, а она в ответ: «Стефансен никогда не делал ничего дурного». И все. Так убедительно сказала. Фру Стефансен очень умная женщина.
— Ну хорошо. А кто же еще мог замахнуться на триста тысяч, фру Эриксен? Касса-то у него была.
— Это верно, была — на беду для него. А кто еще? Поди угадай. Мы тут в поселке так и этак это дело обсуждаем. Холмгрен мертв, а какой был прекрасный человек, как он всем здесь нравился. Никто не скажет дурного слова о Холмгрене. Но он-то был человек с размахом, скажу я вам, господин Вебстер. Триста тысяч ему по плечу. Нет… мы вовсе не думаем, что он присвоил эти деньги. Но представим себе, что он впутался в какое-то дело и оно не заладилось? С чего это он так внезапно покончил с собой? Поначалу мы так рассуждали: «Это он потому, что Стефансен его разорил». Но теперь многие из нас рассуждают иначе. Он ведь и за границу часто выезжал. Во время войны что-то там с акциями соображал. Кто знает… Конечно, я во всех этих отчетностях ничего не смыслю. Слышала, что у Стефансена нет квитанций, но…
— Гм. Нет, меня это дело мало касается, фру Эриксен. Пойду-ка я загляну к фотографу Далу.
— Кофе будет скоро подан, — сказала фру Эриксен.
В центре крытой веранды фру Эриксен стояла завешенная черным бархатом большая старая фотографическая камера. Вдоль одной стены Ник Дал поставил полки; в примыкающем закутке разместил рабочий столик и ванночки. Он поклонился, пригладил чуб и сказал:
— Добро пожаловать, господин Вебстер.
— Завидую твоей шевелюре. А вот то, что под ней… Здесь темновато для фотоателье.
— Магниевые вспышки, — отозвался Ник Дал. — На той вон кушетке я увековечиваю молодых влюбленных и празднующих золотую свадьбу. Остальные сидят в кресле или стоят у стены под бригом «Фремтиден». Неплохо зарабатываю, сколачиваю состояние. Здешние люди страсть как любят увеличивать друг друга. Тс-с, фру Эриксен кофе несет.
Фру Эриксен вошла с подносом, подбросила в печь два березовых полена, с удовольствием выпила рюмочку ликера и удалилась. Малость костлявая, немолодая, но энергичная. Мужчины закурили трубки.