Рифейские горы
Шрифт:
– Я и раньше-то не уставал особо,- усмехнулся Кэйдар.- Сами понимаете. У меня нет никаких обязанностей. Чем хочешь, тем и занимайся. Так, только, помочь Отцу кое в чём...
Лил улыбнулся с пониманием, кивнул, соглашаясь. Завязав тугой, крепкий узел, поинтересовался:
– Ну, что нашли ту девушку-виэлийку?
В вопросе не было праздного любопытства, может, поэтому Кэйдар не огрызнулся в ответ, хоть эта тема уже порядком и раздражала его.
– Нет,- поправился,- ещё нет. Её видели в восточной части города. Несколько сви-детелей назвали очень точные приметы. Но это было давно... А сейчас никто ниче-го...
– Да-а!- протянул Лил задумчиво.- Такая скорее в воду, чем назад вернуться...
– Какая?- Кэйдар чуть глаза сузил, взглянул с подозрением.
– Гордая,- ответ Лила оказался неожиданно простым.- Слишком гордая, даже так скажу: характерная... Чтоб смириться со своим положением в этом доме. Простая наложница...
– Не простая!- перебил Лила Кэйдар, поднимаясь на вытянутых руках.- Она - моя женщина! Она - мать будущего наследника!
– И при всём при этом всего лишь рабыня,- мягко улыбнулся Лил, глядя на Кэйдара чуть исподлобья.- Каково это, быть рабыней, родившись царевной?
– Ага, царевной в крошечном степном племени,- Кэйдар громко хмыкнул, чуть откидывая голову назад.- Знаете, как я думаю, Лил? Родившийся быть рабом станет им рано или поздно!
– А знаете, как я думаю, господин Кэйдар? Раб - это тот же свободнорождённый, только ему не повезло однажды. Он так же чувствует боль, обиду, так же не выносит унижения, может любить и ненавидеть...
Вы же, наверняка, знаете: всё, что она делала, - все её попытки самоубийства - всего лишь месть, месть лично вам, господин. Лишить вас самого дорогого: ребёнка. Она и нужна-то вам лишь только как его мать, не более того. Какая женщина согла-сится на такую роль? Да и вообще, кто стерпит, когда его просто используют?
– Я сломал её гордость! Она сдалась после того ранения кинжалом. Вы сами знаете, вы же ходили к ней. Лечили, беседовали о чём-то.
– Женщину не ломают, её любят,- поправил Кэйдара Лил, тепло и ласково улыба-ясь.- Когда любишь, разве захочется делать любимому человеку больно?
– О чём вы, Лил? В своих чувствах к ней я не признавался. Ирида - красивая жен-щина, не спорю. Она нравится мне, но она всего лишь рабыня, не жена мне.
– Мать Ириды тоже была рабыней-наложницей, а стала царицей. Вы знали об этом? Сама Ирида никогда вам этого не говорила? Видите, царя виэлов это не остановило.
– Не пойму, зачем вообще говорить об этом?- Кэйдар недовольно поморщился.- К чему этот разговор? Эта виэлийка - всего лишь одна из многих. Одна из шести дру-гих наложниц. Я никогда не относился к ней по-другому.
– Она - единственная, кого не устраивала жизнь здесь, её участь, её положение. И она сбежала. Скрылась в неизвестном направлении. Пропала так, что её никто найти не может. Несмотря на объявленную награду. Несмотря на то, что за укрывательство беглого положена смерть.
Она добилась своего,- Лил с улыбкой выпрямился, расправил примятое одеяло.- Лишила вас наследника и при этом сохранила себе жизнь. Она стала мудрее... Такая женщина достойна большего...
"Большего? Что может быть больше, чем принадлежать мне, быть моей рабыней?- Кэйдар с невольной обидой поджал
Но чтобы любить?!
И вообще, что значит - любить?
В одном Айна всё-таки была права, он не знает, что это значит. Даже родительской любви на себе не испытывал ни разу. Матери не помнил абсолютно. Отец, Тот нико-гда не выказывал своих родительских чувств. Он - только Правитель для тебя. И в ответ ты тоже не торопился изливать Ему свои сыновьи чувства. Уважение перед сильным человеком, умным и дальновидным государём, и страх, но это с детства. Да, и ещё однажды возненавидел Его до бешенства, до такой страсти, какая не может долго кипеть в душе, не получая выхода. В таком состоянии люди обычно либо делают непростительную глупость типа покушения, либо смиряются под давлением доводов. Кэйдар смирился. А что он мог тогда сделать, в шестнадцать-то лет? Хотя причина-то какая была. До сих пор, как вспомнишь, зубы сами собой стискиваются до боли в скулах.
Её звали Лика. Золотые искрящиеся волосы, длинные, густые, стеной ниже пояса. Она, вайдарка, носила их распущенными, только перевязывала красной широкой лентой через лоб, чтоб не мешали при работе на кухне. Ходила в коротком паттие, на мужской манер, немногим ниже колена. А когда приказывали переодеться, не свер-кать голыми ногами, стреляла из-под ресниц тёмными дерзкими глазами.
Никто другой не видел в ней этой дикой, вольной красоты. Одну лишь непристой-ность. А ведь она казалась ему, взрослеющему юноше, необыкновенной красавицей. Стройная, с золотистым загаром на открытых гибких руках. О, в этих руках была неженская сила. Кэйдар видел однажды, как эта дикарка ловко кинула нож в смеш-ливого Тира. Раб-истопник издевался над ней, когда та чистила рыбу. Нож воткнулся в дверь у самого лица не потому, что она промахнулась, просто и этого хватило Тиру, чтоб отбить охоту осмеивать странный наряд рабыни.
Она всем казалась легкодоступной, всем взрослым мужчинам, знающим, что это такое - открытая женская ножка с нежно круглящимся коленом. Стоит только руку протянуть...
А он же даже в мыслях такого представить не мог. Для него эта девочка была всем. Ей только любоваться можно было, да и то со стороны.
Со всеми другими Лика держалась строго, не позволяла никаких вольностей, и, лишь встречаясь с ним глазами, теплела взглядом.
Кэйдар днями пропадал на кухне, даже тренировки и конные прогулки забросил. Он от одного присутствия рядом с ней млел от счастья.
Все взрослые вокруг видели и понимали, чтом происходит между этими двумя взрослеющими детьми, впервые столкнувшимися с нежным непорочным чувством юношеской влюблённости. Но дальше этой влюблённости дело не пошло...
Кэйдар в то утро примчался на кухню очень рано, ещё до завтрака. Конечно, они же договорились пойти вместе смотреть на корабли при разгрузке. Даида встретила его взглядом, пригвоздившим к полу, ответила на немой вопрос:
– Её продали. Отец распорядился лично.
А он, глупый, спросил: