Рим – это я. Правдивая история Юлия Цезаря

Постегильо Сантьяго

Цезарь-старший, присутствовавший при разговоре, не вмешивался. Он полагал, что зять, как это ни печально, прав в своем мрачном отношении к событиям этой ночи. Котта покачал головой:

– Не думаю, что уже родился человек, способный противостоять сенаторам… и победить.

Аврелия не ответила и лишь нежно прижала к себе сына.

Улицы Рима

Гай Марий покинул дом Метеллов. Все оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал. Как и предупреждал Котта, Метеллы не соглашались ни на какие уступки даже ради возвращения

Нумидийца, своего старого вождя: было совершенно ясно, что они чувствуют себя намного увереннее, нежели популяры. Оптиматы наносили удар за ударом и собирались идти до конца. Главция был мертв. Сатурнин находился под надежной охраной в курии, однако Мария не отпускало чувство, что надо спешить. Он оставил Сертория, своего лучшего помощника, начальствовать над защитниками курии, но могло случиться так, что он не сдержит напор множества наемников.

Марий ускорил шаг.

Семейный дом Юлиев

Кормилица отнесла ребенка в кроватку, рабы подали ужин. Тушеное мясо с восточными пряностями, купленное на Форуме, козьи сыры разной степени зрелости, много вина, а на десерт – изюм и орехи. Вкусная и сытная пища, без излишней роскоши, которой они не могли себе позволить.

– А если ты, брат, считаешь, что сенаторы-оптиматы слишком сильны, – начала Аврелия, возвращаясь к разговору, с которого начался ужин, – то когда, по-твоему, они утратят свою силу? Когда-нибудь?

Юлий Цезарь-старший насупился: настойчивое желание жены говорить о государственных делах утомляло его. Но к удивлению Юлия, зять ответил на вопрос серьезно и с неподдельным интересом:

– Возможно, со временем, через несколько лет. Через несколько лет мы сможем что-то изменить.

На этот раз в голосе Котты звучала не твердая уверенность – всего лишь надежда, но, услышав его слова, Цезарь-старший перестал жевать, а Аврелия поставила на стол кубок, едва пригубив вино.

Римский форум

Свист Сертория все еще оглашал Форум.

На призыв откликнулись сорок ветеранов – по двадцать с каждой стороны курии: они присоединились к тридцати семи, стоявшим перед дверями вместе с Серторием. Теперь Сертория окружали семьдесят ветеранов, вооруженных и готовых к бою с сотней наемников, посланных оптиматами.

С лица Гнея Корнелия Долабеллы мигом сползла улыбка. Исход дела больше не казался ему однозначным. Он знал, что Сертория сопровождают легионеры, участвовавшие в походах Гая Мария против нумидийцев в Африке и тевтонов на севере. Закаленные в боях воины не сдадутся и не отступят, даже если наемников станет еще больше. Сам Долабелла также участвовал в военном походе и был настоящим бойцом, но большинство тех, кто следовал за ним в ту ночь, были отпетыми негодяями, привыкшими захватывать, убивать и грабить, нападая внезапно, под покровом темноты, на врага, уступавшего числом. Рукопашной схватки с ветеранами они не выдержали бы. Долабелла отступил на несколько шагов.

Серторий почувствовал себя увереннее. Марий поручил ему защищать курию и, таким образом, сохранять жизнь Сатурнину, пока его начальники ведут переговоры о разрешении

спора между Сенатом и трибунами, чтобы предотвратить новое кровопролитие. Он сказал себе, что хорошо выполняет свои обязанности.

Тем временем Долабелла изучал оборону неприятеля, храня глубокое молчание: лобовой приступ казался ему пустой тратой времени… Или нет?

– Что будем делать? – спросил один из наемников.

– Он снял защиту с флангов. – Долабелла обращался исключительно к себе самому. – Старший начальник сосредоточил своих людей перед дверями, попасть в курию Гостилия можно только через них. Курия неприступна. Свет проникает внутрь через двери, когда их открывают, и окошки, расположенные слишком высоко.

– Давайте попробуем пробраться через окна, – предложил наемник.

– Не выйдет, – возразил Долабелла. – В ответ на последние беспорядки сенаторы велели снабдить их толстыми железными решетками, и теперь здание защищено еще надежнее.

– Крыша из дерева. Можно пустить горящие стрелы и поджечь ее, – предложил другой наемник, желавший любой ценой избежать прямой схватки.

Долабелла пригнул подбородок к груди, обдумывая сказанное им.

– Лучше не надо, – заключил он. – Здание слишком много значит для всех римлян, и потом, деревянные стропила покрыты глиняной черепицей, которая защищает курию от дождя. Стрелы погаснут, не нанеся серьезного урона…

Он умолк.

– Так что же делать? – настойчиво вопрошали наемники. Рукопашная схватка с легионерами по-прежнему не вдохновляла их. Нужно было придумать что-нибудь другое.

– Черепица, – процедил Долабелла сквозь зубы.

Для него все прояснилось, он снова улыбнулся и знаком велел своим доверенным людям внимательно слушать. Затем начал тихо давать указания. Как только он умолк, один из его приближенных отделился от толпы наемников, покинул Форум и зашагал по Священной дороге. Остальные встали на изготовку напротив легионеров Мария, охранявших курию Гостилия.

Серторий понимал: столкновение неизбежно. Неминуемо.

Он пожал плечами.

За свою жизнь он видел много, слишком много сражений.

– Поднимите щиты, во имя Геркулеса! Достаньте мечи! – вскричал Серторий, обращаясь к ветеранам. Увидев, что легионеры приготовились к бою, наемники невольно отступили на несколько шагов.

– Остановитесь! – приказал Долабелла.

Он понимал, что его люди не горят желанием сражаться с опытными воинами, но вражеский начальник не рискнет отводить ветеранов далеко от дверей Сената, а значит, следует оставаться на разумном расстоянии, чтобы сбить с толку Сертория и его семьдесят бойцов.

Внутри курии

Луций Апулей Сатурнин расхаживал по залу, едва освещенному парой факелов. Длинные дрожащие тени ползли, как мифические лемуры, служа живым воспоминанием о приговоренных к смерти: сенаторы часто собирались здесь, чтобы обречь на казнь своих противников, которые, подобно Сатурнину, пытались изменить настоящее, уменьшив влияние patres conscripti и расширив права народа.

– Будьте вы прокляты… – бормотал он, блуждая среди теней.