Рим, проклятый город. Юлий Цезарь приходит к власти
Шрифт:
Крикс направился прямо к девушке и схватил ее за волосы.
– Почему ты прячешься? – спросил он.
Он подозревал всех и вся. Не давая ей времени ответить, он выволок ее в коридор, на свет, и рассмотрел ее лицо.
Девушка была прекрасна.
– Мне страшно, – испуганно пробормотала она.
Крикс зачарованно рассматривал ее совершенное лицо и гладкую кожу. Не слушая, он схватил одну из ее грудей и стиснул. Грудь была упругой.
Девушка застонала.
Крикс был не из тех, кто откладывает удовольствия на потом, и приказал ей опуститься на колени. Он не помнил, когда в последний раз брал
Девушка попыталась вырваться, но Крикс ударил ее по лицу.
Из губы брызнула кровь.
Крикс сорвал с себя тунику. Девушка замерла.
– Чем ты тут занимаешься?
Это был голос Спартака.
– А ты как думаешь? – злобно ответил галл.
Из губы девушки по-прежнему струилась кровь, но она молчала. Она смотрела на Спартака, мысли ее лихорадочно метались: теперь ее изнасилуют двое, а не один. В последний раз это случилось в публичном доме. Ничего ужаснее и придумать нельзя.
– Оставь ее, – сказал Спартак.
Девушка моргнула.
Крикс пристально смотрел в глаза Спартаку.
Коридор начал заполняться людьми: Эномай, Каст, Ганник и другие гладиаторы замерли, увидев, что два их вождя спорят из-за женщины.
– Я не лезу в твои дела, – вызывающе ответил галл. – Не лезь и ты в мои. Какая разница, что я с ней сделаю: она всего лишь рабыня.
Крикс дернул девушку за длинные черные волосы, поставил на ноги и на глазах у Спартака снова ударил по лицу. Он хотел показать, что будет поступать как захочет, а проклятый фракиец может говорить что угодно.
Девушка вскрикнула от боли. Разбитая губа обильно кровоточила, но она не плакала. Вообще-то, она не плакала уже давно. Что бы с ней ни случалось, как бы она ни страдала. Все слезы будто высохли.
Спартак заговорил снова. В отличие от Крикса, он не повышал голос, держался с ледяным спокойствием и не поднимал меч – лишь крепко сжимал рукоять, отчего на руке вздулись мышцы и вены.
– Здесь никто никому не раб, – сказал он.
«Здесь никто никому не раб».
Это слышали все.
От гладиаторов до толпившихся рядом рабов и рабынь.
Наступила глубокая тишина.
Девушка по-прежнему молчала, из ее губы текла кровь.
Крикс быстро задышал. В отличие от Спартака, он был безоружен. Собираясь изнасиловать девушку, он оставил кинжал на полу, Спартак же держал наготове меч. При этом фракиец действовал молниеносно. Криксу ничего не светило: попытайся он дотянуться до кинжала, Спартак пронзит его прежде, чем он успеет нагнуться.
– Ладно… – пробормотал Крикс и отпустил девушку, которая ничком рухнула на пол.
– Пойдемте отсюда, – добавил Спартак, глядя на остальных и давая понять, что стычка закончилась. – Мы и так потеряли слишком много времени.
Гладиаторы повиновались и потянулись к дверям. Крикс неподвижно смотрел на Спартака, но Эномай, проходя мимо, взял его за руку и вывел на улицу. Теперь Эномай успокаивал Крикса, как раньше Крикс успокаивал его в гладиаторской столовой, когда фракиец изложил свой замысел побега.
Не обращая внимания на галлов, Спартак
– Я уже все осмотрел, – сказал ему кельт. – Одни папирусы. Ничего полезного.
Остальные уже покинули виллу, однако, несмотря на замечание Каста, Спартак решил осмотреть таблинум. Он отдернул штору на входе: внутри и в самом деле были только папирусы. На бедре у Спартака висела котомка, в которой лежали кинжал и еда. Он прошелся взглядом по полкам, читая заголовки папирусов.
Взяв несколько свитков, он увидел слово «Плавт» и названия пьес. Он давно не читал ничего смешного и вспомнил, как хохотал над этими комедиями в те далекие времена, когда служил в римском войске. До чего же давно это было… Тогда у него были семья, жена, дочери, поместье и даже собственный таблинум с папирусами, разложенными по таким же полкам. Затем Спартак увидел другие греческие надписи и имя сочинителя, которого он никогда не читал: ???????? [41] . Латынь он выучил, общаясь с римлянами, греческий – в детстве. Родители научили его читать и привили ему тягу к учению, потому что это было не только приятно, но и полезно. Он нахмурил брови и наугад, руководствуясь лишь чутьем, стал брать папирусы, на которых стояло это имя, и совать в котомку, пока та не наполнилась.
41
Полибий (др. – греч.), греческий историк.
– Ты говоришь, чтобы мы брали оружие, а сам тратишь время на какую-то чушь, – раздался голос у него за спиной.
Движимый любопытством, Каст следовал за Спартаком и подсматривал.
Спартак не удивился. Он знал, что кельт где-то рядом.
– Папирус бывает более грозным оружием, чем тысяча мечей, – невозмутимо ответил он и аккуратно разложил свитки в котомке.
– Папирус, который могущественнее тысячи мечей? – Каст рассмеялся и, уходя, бросил: – Ты безумен, фракиец. Ты просто помешанный.
Спартак в ответ лишь усмехнулся. Он не собирался рассказывать кельту об Аристотеле, Фукидиде или греческих философах: тот вряд ли поймет. В самые тяжелые минуты Спартак вспоминал фразы и мысли некоторых авторов и философов прошлого, и только это не давало ему наложить на себя руки.
Внезапно он повернулся и на сей раз поднял меч: Каст ушел, но в комнате был кто-то еще. Обернувшись, он увидел девушку, которую Крикс хотел взять силой.
– Забери меня с собой, – попросила она.
Спартак опустил меч.
– Здесь тебе будет лучше, – ответил он.
– Нет, – возразила она. – Как только ты выйдешь за дверь, первый же явившийся сюда мужчина набросится на меня. Если это раб, он воспользуется всеобщей суматохой. Если это хозяин, у меня попросту не останется выбора. Мужчины насилуют меня с детства. У меня было три беременности: один ребенок родился мертвым из-за побоев в публичном доме, двух других продали. Я больше не могу. Возьми меня с собой…
– Я тоже мужчина. Почему ты думаешь, что я не сделаю того же самого?