Рим. Цена величия
Шрифт:
– Но теперь, когда твой муж осужден, ты сможешь устроить дом по своему усмотрению, – продолжила Энния. – Я ведь еще раньше убеждала тебя подать на него жалобу императору на жестокое обращение. Ты же ведь внучка цезаря!
Но Агриппинилла упрямо встала в позу и с пафосом принялась возражать, что-де Агенобарб по-своему ее любит, не жалеет денег, ссоры между ними нередки, но быстро забываются, и не стоит выносить на свет семейные дрязги, она всем довольна. Энния устало махнула рукой и опять переменила разговор.
– Смотрю, тебя совсем не волнует состояние сестры, если ты даже ни разу не навестила ее после похорон
– Ни к чему было ей затевать отношения с этим ветреником, – досадливо ответила Агриппинилла. – Весь Рим обсуждал их выходки, удивляюсь, как не дошло до Лонгина. Я даже рада, что Персик мертв, теперь-то она угомонится, а то могло бы дойти и до развода. Тиберий едва ли оставил бы это безнаказанным, отправилась бы в ссылку на Пандатерию, туда, где умерла наша мать.
– Но горе сделало ее совсем безумной. Говорят, она кричит и стонет целыми днями, успокаиваясь лишь на время сна.
– Ну и что с того? Потеряет голос и угомонится. Мне известен нрав Друзиллы, скоро это пройдет, – раздраженно заметила Агриппинилла. – Не вижу причин для беспокойства, Кассию надо высечь ее разок хорошенько, спустить кожу со спины – это помогает при любых семейных неурядицах. Он и так чересчур терпелив с этой взбалмошной девчонкой.
Энния удивленно посмотрела на подругу. Откуда такая черствость? Неужели не жаль родную сестру? Виниций, близкий друг Кассия, рассказывал страшные вещи, всерьез опасаясь за рассудок сестры жены. Друзилле повезло с мужем, без памяти любящим ее и безгранично терпеливым. Виниций говорил, что он не отходит от нее ни днем ни ночью, кормит с ложечки, а она проклинает его и без конца плачет по Фабию. Но иногда будто просветление нисходит на нее, тогда она начинает каяться, падает в ноги Луцию и ругает изменника Фабия на чем свет стоит. Но, может, и права Агриппинилла, слишком мало времени прошло.
Подруги помолчали, пока Энния опять не нашла новую тему для беседы:
– Может, пройдем в перистиль, посидим у фонтана при журчании струек и полюбуемся игрой золотых рыбок. Там и позавтракаем.
Агриппинилла вздохнула и обреченно посмотрела на подругу:
– Лучше пройдем в мои покои. Перистиль тоже несколько изменился.
И они обе рассмеялись. Агриппинилла хлопнула в ладоши, и вбежал высокий чернокожий раб.
– Ант, вели подавать завтрак в мою кубикулу, и пусть в кувшин нальют фалернское вино, а не каленское.
Раб промычал что-то в ответ и ушел.
– Никак, видно, не привыкнет без языка, – недовольно заметила Агриппинилла. – Раздражает меня это мычание, надо сменить раба, а этого отправить в Лаутумию.
Энния взяла подругу под руку и стала рассказывать ей новости с форума: народный трибун Юний Отон покончил с собой сегодня ночью, не выдержав злых нападок Лелия Бальба, а того утром по указу сената бросили в Туллиеву тюрьму по обвинению в любовной связи с Альбуциллой. Юний поспешил свести счеты с жизнью, а то мог бы насладиться заслуженным возмездием, настигшим злостного Бальба. Квириты скорбят о народном трибуне. Агриппинилла ахала, не преминула заметить, что все дело шито белыми нитками, ее супруг, обвиненный по тому же делу, что и Бальб, даже не знаком с вдовой Секунда, но раз за дело взялся знаменитый Домиций Афр, то пощады не будет никому, и пролила несколько слезинок.
Вечером Эннию ждала приятная неожиданность. Вернулся Макрон, запыленный после долгой дороги, утомленный и голодный. Его свита едва держалась на ногах от изнеможения.
Невию удивила холодность их встречи: она так скучала, ждала, а супруг лишь бережно отстранил ее, когда она кинулась ему на шею, пожаловался на усталость, потребовал подать обед. Он приехал какой-то чужой и далекий, с необычным мечтательным блеском в глазах и молчаливый.
– Какие новости, мой любимый? – поинтересовалась Энния, когда возлегла с ним рядом на обеденном ложе.
– Я же писал тебе, писал сенату.
Невия удивилась краткости ответа. Обычно Серторий подробно рассказывал о визитах на Капри.
– Я слышала, что Тиберий оставил в силе свое завещание, об этом толкуют на форуме. Калигула и Гемелл – равноправные наследники. А как здоровье императора?
Макрон ответил не сразу – поиграл бликами огоньков на золотой чаше, и Энния видела, что думы его далеки отсюда. Молоденькая рабыня поставила перед супругами блюдо с жареной курицей, на спинке птицы красовался затейливый рисунок из оливок. Невия потянулась к блюду:
– Какой тебе кусочек отломить, дорогой? Хочешь крылышко?
– Да.
Энния протянула ему тарелку:
– Ты виделся с Клавдиллой? От нее давно не было известий.
Макрон незаметно вздрогнул, но Невия почувствовала это.
– Нет, я передал для нее письмо от Гая Цезаря, а остальное время был занят делами. А она не сочла нужным нанести мне визит.
Энния уловила фальшь в этом кратком ответе и догадалась, что они виделись, но не могла понять, какая причина побудила его солгать. В наивном ослеплении, убежденная, что муж любит только ее, она и подумать не могла о дурном. Ей наскучило это неприятное общение, она для себя объяснила это усталостью супруга и, тихонько извинившись, соскользнула с ложа и прошла в свои покои. Энния не заметила, с какой радостью наблюдал Невий за ее уходом.
Сумерки опускались на Вечный город, окутывая промозглой тьмой мраморные храмы форума, великолепный палатинский дворец, дома знати и уродливые инсулы в бедняцких кварталах.
Но жизнь с приходом ночи не утихала: взметались вверх языки факелов в руках спешащих прохожих, вспыхивали призывные огни лупанаров, таверн, освещались дома, где ожидали гостей.
Вечерняя суета рабов, зажигающих массивные бронзовые светильники, отвлекла Макрона от сладких мечтаний о своей возлюбленной. Ему вспомнилось, что им был отдан приказ бросить в тюрьму рабов и вольноотпущенников. Их пытками он намеревался руководить сам, поэтому на отдых времени не оставалось, и префект претория отправился в Туллиеву тюрьму.
Это мрачное, зловещее здание лепилось к восточному склону Капитолийского холма. Консулы Вибий Руфин и Кокцей Нерва оставили о себе недобрую память в народе, заново отстроив тюрьму во времена Августа. Теперь она состояла из двух помещений. Верхнее называлось Мамертинум, и в нем содержались узники, ожидающие суда. Нижнее – Туллианум, наследие древних времен царя Сервия Туллия, первоначально являвшееся водоемом, теперь стало местом, куда через круглое отверстие бросали заключенных, которым суждено было умереть от голода или быть задушенными.