Рим. Цена величия
Шрифт:
– Ни за что, – фыркнула Друзилла не хуже пантеры. – Она останется здесь.
Неожиданно Кассий ответил:
– Ну, если ты так решила…
И, повернувшись спиной, прошел в триклиний. Друзилла, приготовившаяся к долгой ссоре, злобно зашипела ему вслед:
– Мог бы уделять законной жене больше внимания.
– Нет желания, – не оборачиваясь, ответил он, и пурпурный занавес упал, скрыв его из глаз.
«Не буду с ним завтракать», – мстительно решила она и пошла к себе. Хорошее настроение немного омрачилось после разговора с супругом. Что-то происходит с ним в последние месяцы. Он переменился не только внешне, но и внутренне. Куда исчезла его тошнотворная влюбленность? Ласковые прозвища, которыми
О том, что чаша его терпения переполнилась, она и думать не желала, искренне недоумевая, почему горячо любящий супруг так резко охладел к ней, если другой мужчина сходит с ума от страсти и совершает безумства, как, например, сегодняшний подарок. И она вдруг задумалась: а что, если потребовать от Макрона развода с женой и самой уйти от Лонгина? Ведь Макрон несравнимо богаче и влиятельней Кассия, к тому же план, что они лелеют, может вознести его к вершинам власти над Римом и всей империей. И тут Друзилла сама испугалась дерзких мыслей. Что, если не удастся захватить власть? Ее ведь казнят вместе с супругом. Пусть лучше другая ответит за его деяния, а она подождет лучших времен.
LXXVII
Близился канун сентябрьских календ. Юния почти не виделась с Гаем. Поздно ночью он возвращался во дворец, когда она уже спала, и рано уходил, оставляя на подушке драгоценный подарок. Ее умиляли эти трогательные знаки любви, но его присутствия не хватало, и она злилась, что он затеял столько важных дел одновременно. В Риме готовились торжества по случаю дня рождения императора, сенат объявил этот день ежегодным праздником, и к нему же жрецы приурочили освящение храма божественного Августа. Но Клавдилла знала, что Калигула каждый день присутствует на бегах, по-прежнему делая баснословные ставки на «зеленых».
Беременность сделала ее нервной и раздражительной, участились приступы плохого самочувствия. Харикл запретил ей выезжать из дворца, разрешив лишь краткие пешие прогулки по саду. Для подвижной Юнии это было невыносимо, и раз она решилась ослушаться врача, выехав с друзьями на Аппиеву дорогу. Ее привезли во дворец совсем разбитой, с сильной болью внизу живота. Разгневанный Калигула впервые накричал на нее и пригрозил запереть, если она будет и в дальнейшем продолжать упрямиться. Довольный его заступничеством Харикл сразу посадил будущую мать под домашний арест.
Друзья не давали императрице скучать, кто-нибудь постоянно находился рядом. Агриппинилла чувствовала себя бодрей, но тоже решила никуда не выезжать без подруги, и по вечерам в палатинском саду разыгрывались актерские представления. Перед избранным обществом Мнестер и Аппелес блистали на сцене, сооруженной под вековым дубом.
Кассий неотлучно находился рядом, оставаясь все чаще ночевать во дворце. Юнию смущало его постоянное присутствие, но она не решалась довериться никому из подруг. С Ливиллой ей не хотелось откровенничать, помня о недавнем разговоре. Вряд ли она одобрила бы признание Клавдиллы, что Лонгин с каждым днем становился ей все более небезразличен. Он не делал никаких шагов навстречу, лишь в его глазах читала она тайные признания. И сама Юния ничего не предпринимала, нетерпеливо ожидая появления на свет малыша. Оставались считанные месяцы.
Пираллида терпеливо ожидала известий от своей заступницы, но неделя за неделей уходили впустую. Отчаяние сменило боль, а затем пришло чувство равнодушной покорности судьбе. Она уже без криков сносила побои пьяного Домиция, без единого стона и жалобы выполняла его гнусные прихоти и постоянно молчала.
К концу августа тело ее представляло собой сплошной синяк, разбитая бровь гноилась и так сильно болела поясница, что по утрам она еле поднималась с ложа. Девушка уже и не осмеливалась мечтать об избавлении от невыносимого рабства, надежда улетучилась, покинула ее насовсем. Она уже давно догадалась, что Энния обманула ее, выпытав подробности, и позабыла о своем обещании помочь.
С Агенобарбом творилось что-то неладное. После сердечного приступа он начал меняться. Он полнел на глазах и теперь еле влезал в тогу, что прежде была велика. Ноги его и руки походили на колонны, кожа натянулась на одутловатом лице, глаза ввалились, и появился третий подбородок. Ночью, когда он спал, одурманенный вином, Пираллида ощупала его руку. Она была бледна и холодна, кожа стала мягкой, и при нажатии пальцем в ней образовалась ямка, которая разгладилась только к утру. У девушки создалось впечатление, что под кожей разлилась вода.
Наутро она, ползая на коленях перед повелителем, упросила его обратиться к Хариклу. Домиций и сам уже начал подозревать неладное. Если ранее он любил похваляться своей мощью, стоя перед огромным зеркалом, то сейчас, осмотрев себя трезвыми глазами, ужаснулся произошедшим изменениям.
Харикл появился в его доме не один, а с другими лекарями. К удивлению Пираллиды, Агенобарб беспрекословно подчинился их требованиям. Они долго качали головами, осматривая его разбухшее тело, и тихо совещались меж собой. Пираллида запомнила, как тощий лекарь, пришедший с Хариклом, что-то говорил о том, что болезнь могла вызвать Луна, находящаяся в неблагоприятном положении во Льве, но остальные возражали, а лицо самого Харикла оставалось на протяжении всего спора непроницаемым.
И они ушли, сказав, что завтра объявят о причинах болезни, которую назвали «водянкой».
Но на следующий день Харикл пришел уже не с врачами, а с отрядом вигилов. Он сообщил, что Агенобарб отравлен и в этом подозревается Пираллида, потому что все знали, как ненавидит она Домиция. И жить ему осталось месяц. Напрасно девушка рыдала и умоляла пощадить ее, ведь не она покупала вино, а рабы. Не слушая ее стонов, вигилы потащили гетеру в Мамертинум. Уже на выходе обезумевший от отчаяния Домиций вцепился в нее с такой силой, что четверо вигилов едва оттащили его от девушки. Он слал страшные проклятия, потрясая мощными кулаками, и сквозь сжатые пальцы ручейками стекали длинные пряди ее волос, которых он вырвал чуть ли не половину. Таким она и запомнила его на всю оставшуюся жизнь. Сломленная и обессиленная страшной болью, она последовала за стражниками уже без единой жалобы.
Из-за низкого происхождения ее бросили в общую камеру вместе со всяким сбродом, бродягами и ворами. Пираллида забилась в самый дальний угол и дала волю слезам.
Но никто не заметил, как в узкое окошко под потолком влетела маленькая белая бабочка, опустилась на колено к Пираллиде и вдруг бесследно растаяла. Богиня надежды сжалилась над несчастной.
Агриппинилла устраивала для друзей роскошный обед в своих покоях на Палатине. Это был день Виналий, посвященных Юпитеру, но никто из приглашенных не догадывался об истинной причине пиршества. Агриппинилла торжествовала победу. Ненавистный муж обречен, соперница повержена, им обоим еще предстоят долгие муки.