Римаут. Ледяной ключ
Шрифт:
На вид ему было лет сорок, сорок пять. Сложно сказать точнее.
Вошедший обвел взглядом кухню, словно стремясь ткнуть своим крупным носом во все углы. Этот его нос в сочетании с маленькими глазками делал лицо местного полицейского неприятным. Не злым, но довольно несимпатичным. Игрушечный раздраженный тапир — вот на кого он был похож.
— Томас Каневски, полиция Римаута, — доложил тапир. Голос тоже не верх совершенства, скрипучий и холодный. — Представьтесь, пожалуйста. Нам так будет удобнее говорить.
— Павел Фроман. Мы только сегодня переехали в этот…
— Я знаю. Вы кто по профессии?
— Банковский служащий. Устроился в местное отделение МаниКэн.
Полицейский уже сидел за столом, записывая что-то в пестрый блокнот. Почерк у него мелкий, аккуратный. И писал быстро.
— Ясно, спасибо. А вы? — он повернул голову к женщине и вновь повел носом, будто принюхиваясь.
— Мария Фроман. Домохозяйка, — коротко ответила мать. Но не улыбнулась, видимо, полицейский ей тоже не понравился.
— Прекрасно. А девочка?
— Послушайте! Мы не в Северной Корее, в конце концов! — не выдерживал Павел. — Какое вам дело до моих детей?!
— У вас их несколько? — совершенно спокойно уточнил Каневски. Его ничуть не задевало волнение хозяина дома.
— Двое, — уже спокойнее проворчал отец. — Агата и Виктор. Сын сейчас наверху.
— Благодарю, — ответил полицейский. Дописал и перевернул лист. — Мне нужны ваши показания, господин Фроман. Вы же оформляли покупку дома у Антона Реца?
— Разумеется… — Павел немного озадачился. — У нотариуса. Он может подтвердить. Да вот и документы, я их еще не убрал.
— Нотариуса я опросил первым, — Каневски поднял взгляд от блокнота. — Вы оплачивали наличными? Довольно необычно в наше время.
— Это была прихоть самого Антона. Но я не понимаю, с чего полиции интересоваться такими…
Полицейский прищурился и записал в блокнот что-то еще.
— Дело было около часа дня сегодня. Все верно? Куда потом пошел господин Рец?
— Я не смотрел на часы, — ответил Павел. — Куда? Тоже не знаю. Мы расстались возле офиса нотариуса. На выходе. Я предложил подвезти, но Антон отказался.
Почему-то Агате стало совсем неуютно. Даже не ветерок — ощущение, что за шиворот вылили стакан холодной воды, и теперь струйки стекают по спине, вызывая легкий озноб.
— Господин Рец был убит. На автостоянке, возле своего автомобиля.
Мария негромко вскрикнула. Отец остался внешне спокойным, но лоб изгибом прорезала морщинка. Так бывает, когда Павла что-либо беспокоило.
Наступила тишина. Время, если вообразить его маятником часов, застыло в одной точке, зависло, как на неудачной фотографии, где у всех к тому же приоткрыты рты.
— Вы что, меня подозреваете?! — растерянно спросил Павел после паузы.
— Пока нет. Мы же беседуем у вас дома, а не в комиссариате. Просто опрашиваю. Денег ни на теле господина Реца, ни в его машине не обнаружено. Кто еще, кроме вас и нотариуса, знал о сделке?
Отец глубоко задумался. Морщина на лбу стала глубже. Вместо узкой канавки — улыбнись и уйдет — превратилась в каньон. Того и гляди, над ним начнут парить грифы.
— Никто… Вроде бы. Жена и дети, но они-то при чем?
— Вы кому-нибудь говорили? — так же спокойно уточнил Каневски у Марии. — А ты, девочка?
Он взглянул на Агату. Какие неприятные маленькие глазки! Ей было неприятно, но и отвернуться почему-то не получалось.
— Мы никого здесь не знаем, — ответила за обеих мать. — Кому я могла бы сказать?
— Нет, — коротко сказала Агата и все-таки отвернулась. — Папа, можно мне пойти к себе?
Павел рассеянно кивнул. Она встала из-за стола, спрятала банку ореховой пасты в холодильник и вышла из кухни. В полной тишине, прерываемой только шелестом ручки полицейского о лист блокнота. Маятник возобновил ход, но качался заметно реже, словно воздух сгустился вокруг воображаемых часов. Или — не воображаемых, а таких, как забавное старомодное сооружение у нее в комнате.
— Как он погиб? — Агата услышала вопрос отца уже от лестницы.
— Ножевые раны. Изуродовано лицо. Очень много крови, с трудом опознали, — ровно ответил Каневски. — Итак, подведем итоги… Хотя нет. Позовите мальчика, я должен опросить и его.
Агата поднялась по лестнице и толкнула дверь Виктора. Брат, конечно же, валяется на кровати с пультом приставки в руках. На экране стрельба и взрывы, ему это нравится.
— Спустись на кухню, — сказала Агата и ушла к себе, не дожидаясь ответа. Ее колотил озноб. Только утром видела этого несчастного растрепанного человека, продавца, а вот его уже нет. Ужасно…
Агата взяла в руки укулеле, но пальцы не слушались. Она не сможет сейчас играть: перед глазами стоял взгляд Антона, полный боли и грусти. То ли она излишне чувствительна, то ли дело в чем-то еще. И это важно для нее, для всей семьи. Подумать. Ей нужно подумать.
Она пристально посмотрела на башенные часы в углу комнаты. Они стояли там, похоже, лет сто — массивные, из черного лакированного дерева, высотой почти под потолок. И не шли, хотя она первым делом приоткрыла дверцу, подергала за толстые цепи с гирьками на конце. Нет, никаких шансов. Жутковатое сооружение, зачем оно здесь?
Ужин прошел почти в полном молчании.
Нет, отец пытался говорить, что-то спрашивал у Вика, улыбался иногда, но всем было невесело. Само собой, Павла полиция подозревать не могла, но гибель пусть и случайного, но знакомого, да еще и довольно страшная… Мария говорила о школе, о важности образования, но Агата не слушала. У нее свои мысли, от которых время от времени отвлекал лежащий на столе смартфон. Сообщения от бывших школьных подруг. Лайки ее утренних фотографий домика в инстаграме. В сети кипела жизнь, даже завидно. А вот здесь было слишком тихо и слишком… неприятно. Утренняя радость от дома и дворика сошла на нет.