Римаут. Ледяной ключ
Шрифт:
Фигура растопырила руки, отчего сабли уперлись в стены. Потом начала царапать вековой кирпич, раздирая обои и штукатурку. Именно подобные лязг и скрип разбудили Вика чуть раньше. На дверце шкафа, случайно задетой лезвием, остался глубокий разрез.
— Агата! — закричал Виктор. Теперь уж не до тишины и здорового сна окружающих, он перепугался насмерть. — Ага-а-ата!!!
— Р-р-р-м! — с другой интонацией, надо же… Словно посоветовала что-то.
Чудовищная матрешка начала двигаться прямо на парня, качая головой. Острые лезвия прорезали длинные царапины на стенах, потом резко, рывком, сошлись в воздухе недалеко от Виктора. Парень почувствовал колебание воздуха, прямо перед его лицом заскрежетали друг о друга сабли.
Вик ударил гантелей прямо по ним, добавляя звона и грохота происходящему. Как по резине ударил — спортивный снаряд отлетает назад, едва не вырываясь из руки. Надо бежать и звать на помощь, не справится ему одному с этим монстром. Виктор повернулся к двери, но ее не было — перед ним ровная стена, оклеенная старыми, как и везде в доме, обоями в крупную вертикальную полоску.
Сзади вновь раздался протяжный скрип, лязганье металла.
Парень ударил оттягивающей руку гантелей в стену, на которой остались глубокие вмятины, но понял, что так никогда отсюда не выберется. Он что-то заорал, то ли позвав родителей, то ли просто попытавшись защититься от ужаса животным воплем, в котором уже нет слов. Только страх и беспомощность.
— Нет! Не-е-ет! — он бросил ненужную гантелю на пол и начал лупить руками по стене. Позади него гремели и лязгали все те же кошмарные звуки, звон, скрипы.
Виктор сполз на пол. Ни сил, ни смелости — ничего внутри него не осталось. Только дикое желание жить, вопреки этой смертоносной кукле сзади. Вопреки всему.
Он не видел, как непонятное существо последний раз клацнуло саблями, покрутило головой, будто прислушиваясь к чему-то, и начало растворяться в воздухе, расползаясь и исчезая как клубы дыма. Через несколько мгновений сзади Вика уже никого не было, но он об этом еще не знал.
Я не знаю, зачем меня сделали. Мне даже думать тяжело: голова-то у меня — одна видимость. Шарик от подшипника с нарисованным лаком лицом.
А нет, знаю! Вспомнил: я же защитник. Талисман. Оберег. Воин со страхами хозяйки Лизы. Карманная игрушка для тех моментов, когда вдруг станет не по себе. И сабли мои остры! Я могу разрубить ими что угодно — от спички до тонкой веточки. Если хозяйке вообще придет в голову такая блажь — рубить мной что-то.
Она очень добрая, моя хозяйка. Добрая и немного несчастная, потому что у нее нет детей. Они с Антоном счастливы, но не совсем. Не вполне. Поэтому меня и сделали таким, не совсем добрым. Счастливые люди не делают женам кукол с саблями. Они делают погремушки, качели, игрушечных кукол и солдатиков, но — безопасных для маленького существа. Они греют в микроволновке молоко и не спят ночами.
Откуда я это взял? Непонятно…
Я тоже маленькое существо. Куда миниатюрнее собаки, ведь Уми больше метра в длину, а я в десять раз меньше. Обычно я стою на полке. Иногда хозяйка берет меня с собой. Стоял. Брала. Я путаюсь во времени и ничего не понимаю в часах. В одной из комнат дома я видел огромные часы, больше человека. Наверное, они сломаны. Стоят и молчат. Но я сейчас не о часах. Я и сам не знаю, что делаю в этой комнате. Раньше здесь ночевал хозяин, когда засиживался в мастерской до ночи и не хотел будить Лизу. Тихо пробирался сюда и ложился спать.
И часы по-прежнему здесь. А за стеной комната для гостей, которых никогда не бывает. Забавно: комната для тех, кого нет.
А теперь я сам ничего не понимаю. В комнате чужие вещи. Пахнет не так, неправильно, другими людьми. Может быть, наконец-то приехали гости? Приехали и расселились по всему дому.
Но где тогда хозяйка?
Где Антон?
И самое главное — почему я стал таким большим? Стою посреди комнаты, а голова под потолок. Моя голова, сделанная из шарика, никаких сомнений. Откуда я здесь взялся и зачем?
Мне приказали. Кто-то страшный приказал, иначе бы я не послушался. Не Лиза и не хозяин — кстати, я по ним соскучился. Насколько я вообще могу скучать, я, уродливая кукла из крашеных обрезков дощечек, шарика от подшипника и двух кусков старых лезвий ножей.
А теперь я велик и страшен. Что большой — понятно, но почему страшный? Почему этот незнакомый мне паренек — наверное, из этих, из гостей — так страшно кричит, увидев меня? Одни вопросы. Вопросы, от которых моя железная голова плавится как воск на жаре.
— Не бойся! — говорю я. Ничего не выходит, только напугал еще больше. А что-то толкает меня, жжет мою деревянную грудь, где нет сердца. Где нет даже места для сердца — откуда оно в обрезке старого ящика. Толкает к этому мальчишке и требует зарубить его саблями. Хочет зачем-то, чтобы по хозяйским обоям протянулись красные, застывающие как краска полосы. Чтобы я рвал и резал этого незнакомого мне человечка.
— Беги! — кричу ему я. Но он не слышит. У него истерика — я запомнил это слово, у Лизы была однажды. Тогда Антон обнял ее, усадил себе на колени и гладил по голове, пока она не перестала всхлипывать.
Может быть, нужно это?
Я иду к нему, растопырив руки — на шарнирах, с вделанными намертво лезвиями. Сейчас я обниму мальчишку и посажу к себе на колени. У меня никогда не было пальцев, жаль. Чем его погладить — не знаю.
Что-то толкает в спину, чей-то приказ. Но я не создан для убийства, я же защитник. Для меня это неновая мысль: если я такой большой, то могу и убить человека. Уже приходилось. Надо обдумать ее снова и принять решение. Но убивать не этого, другого, нашептывающего мне черные приказы. Того, что стоит за моей спиной и толкает, толкает, толкает…
За дверью кто-то бежит. Сюда. Я так привык к дому, что чувствую многое в нем. Кто-то за дверью приближается. Мне — или тому, кто за спиной? — становится страшно. Да, именно ему. Меня отпускают прочные цепи, заставившие стать большим. Стать злым. Прийти сюда. Я распадаюсь на тонкие струйки воздуха, с сожалением глядя в затылок испуганного паренька. Он уже не кричит — хрипит, упав на колени и молотя кулаками по стене. Забавная железка, с которой он пришел, валяется на полу.