Римская звезда
Шрифт:
Я молчал.
– Идем, отметим это дело! Тебя уже обыскались! Все ждут! Компания – отличная! Кинеф, его брат, Маркисс, девчонки!
– У Кинефа твоего морда подлая. Ты с ним поосторожней.
– Да что ты такой кислый?
– А с чего мне быть сладким? Оказывается, германцы три наших легиона полностью вырезали.
Барбия, уверен, это заботило не больше, чем пожар Трои. Но он, уже немного зная меня, изобразил нечто вроде вежливой заинтересованности.
– Под чьим командованием?
– Какая разница?! Ну, Квинтилий Вар ими командовал. Будто это тебе о чем-то говорит.
И тогда Барбий расщедрился на роскошное утешение:
– Значит, просто не повезло твоему Квинтилию!
Так Барбий судил о делах государственных. А вот так – о делах частных:
–
Я, навидавшись в своей жизни пошляков предостаточно, мог наперед представить себе все возможные «а потому». «А потому, друг, давай опрокинем свои чаши и пойдем к шлюхам». Или «а потому, друг, вся жизнь – это бабы и неприятности».
Но Барбий меня ошарашил:
– А потому, друг, если с кем-то и связываться – так с богинями.
– Буду знать. А с кем именно ты посоветуешь? Наверное, сразу с Венерой? Стоит ли размениваться на нимф и наяд!
– Про Венеру я тебе ничего не скажу, – Барбий без тени улыбки покачал головой. – Но Диана…
– Что же Диана?
– А вот послушай…
В тот день со мной расплатилась за притирания Лидия, сестра Кинефа, а я, в свою очередь, из полученных денег смог расплатиться с Барбием, которому был должен за месяц обучения. По этому случаю мы сменили масло в светильниках, взяли на рынке самое дорогое вино (по совпадению – лидийское) и закупили снедь не где-нибудь, а у царя местных колбасников, Пануя. Да-да, в Томах я, точнее мы, проделывали все это сами, будто бы очутившись в Золотом Веке рабских сказок, в котором не было ни господ, ни рабов, а главное – не было римлян! Благодаря чему все народы меж собой были братья! Страшно подумать…
Барбий подлил себе и мне вина – виночерпия при нас ведь тоже не было, потому как Золотой Век – и начал свой рассказ.
– Я, как ты знаешь, молодым продался в капуанскую гладиаторскую школу…
– В какую из трех?
– Э, друг, – Барбий нахмурился, – погоди. Я только начал, а ты мне уже не веришь!
– С чего ты взял?! Верю! Просто интересно.
– Нет, так я не согласен. С чего это тебе «просто интересно»? Какой интерес тебе в таких мелочах?
– Не хочешь говорить – не надо.
– Ладно, Назон, ты только больше не спрашивай. Я, знаешь, не люблю, когда меня так вот неожиданно спрашивают. Тебе говорили, что ты на судью похож?
– Нет. А что – похож?
– Очень. Когда ты вот так смотришь-смотришь, будто хочешь в самую печенку человеку вглядеться, а потом ка-ак спросишь!
– Но я же не судья! И не дознаватель!
– А когда-то был. Скажи: был?
Проницательность Барбия плохо вязалась с его обычным простодушием. Я был впечатлен.
– Служил немного. Триумвиром по уголовным делам.
– О! Триумвиром! Я же говорю!
– Раз ты угадал, значит ты прав: что-то такое во мне осталось. Впредь обещаю на твою печенку не смотреть. Ну так что там в Капуе?
– В Капуе… в Капуе… Погоди, а что там?
– Ты нанялся в одну из гладиаторских школ.
– Ага. Я, конечно, выбрал ту, где платили больше всего – Юлианову…
Действительно, есть в Капуе такая школа. Ее, между прочим, основал не кто-нибудь, а Гай Юлий Цезарь – как явствует из самого названия. Впрочем, факт этот достаточно широко известен. Я, к примеру, в Капуе сроду не бывал, а знаю.
– …И, надо сказать, поначалу все ладилось. Ланиста по имени Пелоп, который появился там незадолго до меня, учил на славу. Так вышло, что большинство других новобранцев, обученных предыдущим ланистой, мне уступали. Пусть и не очень, потому что какой-то опыт настоящих боев у них уже имелся, а у меня такого еще не было. Но тут как раз представился случай. То ли наши очередных пиратов в море извели, то ли снова Германию завоевали, только были заявлены пятидневные игры. Все как положено: и звериная травля, и убиение осужденных преступников, и уж, конечно, бои. И вот с преступниками-то мне и повезло, а остальным не очень. Потому что были они как раз пленные пираты… Ага, значит над ними победу и праздновали, точно. А эти подлецы свое дело знают. Меч, копье, кинжал, топорик – это все им как плуг для пахаря. И даже зная это, городские власти тогда постановили, что семерым пиратам, по жребию, будет разрешено взять мечи и биться с гладиаторами. Всех остальных, на кого жребий не выпадет, затравят львами. Потом на львов будет колесничая охота, а вот потом уже наш брат станет биться с вооруженными пиратами. Разумеется, насмерть. Наши похвалялись: «Что нам эти провонявшие селедкой разбойники? Они только на море храбрецы! А как на песок, залитый кровью их товарищей, выйдут – враз обмочатся!» Но тут они поторопились. Все катилось по наезженной колее, пока на арене не появились пираты. Из первой схватки молодчага Азиатик, был такой, вышел победителем, но с арены его пришлось уносить – так его изранили. Но во втором поединке победил пират! А когда публика потребовала, чтобы он пощадил своего поверженного соперника, он, подлец, все равно перерезал ему глотку! Да еще и смеялся! Так что пришлось нашим биться с ними всерьез. И пока еще пятерых упокоили, я не я буду, дюжину своих потеряли! Представь, что в цирке творилось! В Капуе со дня основания такого не видывали! И вот остается последний, самый страшный. Косматое чудовище невесть какого роду-племени. Может даже и не человек вовсе! А в руках у него – палица размером с настоящее бревно! Вся медью обита и гвоздями утыкана. Гладиаторы тут обступают ланисту со всех сторон и говорят: «Пелоп, а Пелоп. А давай-ка мы новенького, твоего любимчика, проверим. Жрет он за троих, только в деле его пока никто не видел». Пелоп на них прикрикнул, чтобы не мутили воду, но я решил, что если сейчас сам не вызовусь, то, раз я все это слышал, меня сочтут трусом. А уж если тебя, друг, гладиаторы трусом опредметили, то жизни тебе в школе не будет. Рано или поздно сам в петлю залезешь.
– И ты вышел на бой с пиратом…
Барбий, от которого я с затаенной скукой ожидал многословных подробностей, вдруг порадовал меня невероятным лаконизмом:
– Верно. И убил его.
Сказав это, он замолчал.
– Наверное, это было нелегко? – спросил я ради приличия.
– Это было бы нелегко, – уточнил Барбий, – если бы не удача. Пират-чудовище замахнулся своей палицей, которая, как показалось мне в тот миг, уперлась в солнце. Я ушел от удара – мне лишь слегка расцарапало локоть. Навершие палицы ударилось о землю… и, представь, эта штука, которая была немногим короче корабельной мачты, хрустнула и переломилась пополам! А из ее сердцевины посыпался дождь желтых муравьев!
– Муравьев? – переспросил я недоверчиво.
– Да! Мерзкие насекомые, которых я всю жизнь ненавидел, сделали мне подарок! Выгрызли палицу изнутри! Она, оказывается, держалась на честном слове!
– Так не бывает.
– Я что, по-твоему, вру?
– Нет-нет, что ты… Наверное, просто спутал их с какой-то другой зловредной мелюзгой.
Барбий был непреклонен:
– Знаешь, Назон, если я сказал «муравьи», так будь уверен: ты не ослышался. И на зрение я не жалуюсь. Ты прав: так не бывает. Но так – было. И, пока косматый болван, точно как ты сейчас не веришь своим ушам, не верил своим глазам, я подскочил к нему вплотную и нанес одну за другой восемь ран. Не менее трех были смертельными! Но мерзавец не умер и даже устоял на ногах! О, уверяю тебя: зрители взревели! Встали на уши! Если бы трибуны были деревянными – не миновать крушения!.. Кстати, я тебе не рассказывал, как на моих глазах в Вольтурниях рухнул деревянный цирк и заживо похоронил десять тысяч?
– Нет.
– Ха, про это надо рассказать обязательно! Но слушай же пока про мой знаменитый бой…
В конечном итоге, я не обманулся в своих ожиданиях: подробностей избежать не удалось. Согласно Барбию, раненый пират, с каждым вздохом проливая из ран «не меньше секстария» крови, сгреб гладиатора в охапку своими ручищами, сжал и немедля сломал половину ребер. Барбий еще раз ударил его мечом, вырвался и бросился бежать. Пират – за ним. На трибунах свистели, улюлюкали и умирали от хохота. Камни, из которых был сложен цирк – и те тряслись в экстазе.