Римская звезда
Шрифт:
Что же это выходит, коль скоро Рабирий теперь прощен и помилован, коль скоро убивать его отныне не нужно, фехтование для меня теперь искусство ради искусства?
Вот же забавно! Сколько раз я насмехался над столичными пиитами, что шли на бой с метрами ради самого боя! Как яростно глумился над юнцами с едва опушенным надгубьем, не знающими что сказать, когда спрашивают «И зачем только вы все это пишете?» А вот же и сам стал таким, не знающим зачем. И разницы нет, что искусство другое.
2 . Появление того благословленного Нептуном корабля означало для меня не только облегчение душевного бремени (временное, увы!). Но и нечто еще новое.
Получилось, что капитану этого корабля я отдал свои последние деньги – в уплату за доставку моих писем в Рим. И хотя я знал, что Фабия уже однажды платила – в том числе и за эту почту – жадный капитан стоял на своем. Мол, всё подорожало (что – «всё»? весла? портовые девки?), жизнь моряка тяжела (можно подумать, у поэта жизнь легка!) и без дополнительной платы никакой почты он не возьмет…
Я пробовал спорить, но сумел лишь сбить цену.
Тут вероятно нужно вернуться немного назад. По личному указанию Цезаря передавать мне в ссылку что-либо кроме писем было категорически запрещено – в ссылке не сонями в меду обжираются, а скорбят о совершенном, это ясно.
К счастью, я захватил в Томы некоторую сумму – хитрюга Фабия вшила мне монеты в подкладку меховой шубы (она стремительно купила ее у нашего соседа-легата, ветерана ретийской кампании, когда стало понятно, что моя судьба решена). И, не стану жаловаться, при скромной жизни мне надолго хватило тех денег. И вот – последний золотой с Энеем, выносящим папашу Анхиса на плечах, был извлечен из тайника и пущен в большой мир. Деньги кончились. Ступай, Назон, на подножный корм!
Но даже если я научусь пастись, как конь, на что мне покупать одежду, масло для светильников, чернила? Можно занять у Маркисса. Но как отдавать?
Впервые с молодых лет я вдруг столкнулся с необходимостью что-то этакое насчет своей жизни выдумывать. Первый поэт Рима – это, как выяснилось, не профессия.
Все эти думы нагрянули на пристани, подле корабля. Справа и слева матросы, разложив на земле товар, торговали галантереей и украшениями самого последнего разбора.
Цены были несусветными. Спрос – штормовым.
За позолоченные медные бусы здесь, в Томах, давали столько же, сколько в Риме стоили бы золотые!
Уходило все. Блеклые иконки юноши-Цезаря, пышнотелой Венеры и похожего на форумного менялу Меркурия. Сувениры. Кособокие статуэтки. Амулеты. Отрезы дешевой ткани. Матросы только руки потирали. Они, как и я, не ожидали, что у жителей облезлых Томов такое количество свободных денег и такая тоска по культуре. Это у вас что – серьги? Давайте мне ваши серьги. И еще вот эти, с камушками. А это что? Заколка для волос? Говорите, последняя римская мода? Гм… Беру! И эту заколку тоже беру. И вот эту шкатулку. Поломан замочек, говорите? Не беда, починим. Вот в нее серьги и положите…
Рядом с собой я заметил Лидию, младшую сестру сикофанта Кинефа, потную, крупную деву, с прямым сильным носом, изрядной грудью и нечистым лицом.
Сплетник Маркисс многословно рассказывал мне о ее матримониальных перипетиях. Она рано овдовела, к ней беспорядочно сватались, но она всем отказывала, что твоя Пенелопа. А Кинеф, желая сестре семейного счастья, все вербовал кандидатов в мужья – вода, мол, камень точит… При определенном освещении Лидию можно было бы счесть красивой – с поправкой на местные вкусы. Если бы только не россыпи розовых гнойничков на лбу и щеках.
– Это у вас что? – спросила у продавца снадобий Лидия, указывая на стеклянный кувшинчик с запечатанным воском горлом.
– Микстура от чахотки. Действует мгновенно!
– А вот это?
– Притирания для лица. Отбеливают кожу, устраняют морщины и прыщи! Прыщи как рукой снимает! Сама Венера сообщила этот рецепт нашему лекарю! – купчина многозначительно возвел взгляд к небесам.
– И сколько стоит? – глаза Лидии заблестели.
Прозвучавшая сумма заставила Лидию подавленно умолкнуть. Она лишь угрюмо кивнула – мол, конечно, если сама Венера, так оно, понятно, что цена кусается. Да я и сам дар речи потерял! Некогда за эту же цену я купил раба-африканца, плетельщика венков, в подарок Фабии.
– Можно понюхать ваше притирание? – вмешался я.
– Такому просвещенному господину разве откажешь! – льстиво осклабился продавец. Чмокнуло освобожденное от пробки горлышко кувшина.
«Если у каждой замарашки здесь водятся деньги, то у этого-то столичного хлыща их должно быть несметно!» – читалось в его алчных глазах. Я поднес кувшинчик к носу.
Ага, суду все ясно. Белая глина, измельченные водоросли, масло эвкалипта. Спрашивается, с какой стати драть с несчастных девиц три шкуры? Тут меня осенило.
– Послушай, Лидия, за вдесятеро меньшую сумму я изготовлю для тебя такое же точно притирание, – шепнул я на ухо девушке. – Даже лучшее.
Лидия испуганно глянула на меня – боялась ослышаться.
– Ну так что, голубки мои? Берем? – нетерпеливо поинтересовался продавец. В своем воображении он уже связал нас узами если не Гименея, то алькова.
Прошло два дня. Притирание для Лидии было готово. Вместе с двумя другими, совершенно незаменимыми в ее недуге средствами.
– Что еще ты умеешь делать? – спросила радостная Лидия.
– Отбеливающие средства. Отшелушивающие. Питательные. Очищающие. Мази и притирания. Примочки и маски. Мыло. Даже духи «Египетские ночи». Было бы сырье.
– А что такое – «духи»?
Прошел месяц и я обзавелся деньгами и тем, что мой столичный брадобрей называл емким словом «клиентура».
За Лидией потянулись состоятельные неряхи, все как одна – с прыщами да угрями. Других, постарше, привел Маркисс – с некоторыми из них он был знаком накоротке, с другими только перешучивался. «Мамочки мои» – ласково называл их Маркисс. Этим, как и Маркиссу, были потребны средства в первую голову молодильные. Легко! У Назона всегда в продаже наилучшее! Молодиться я умел и знал толк в этом занятии. Шутка ли угождать жене на двадцать лет младше тебя?! А войны с прыщами я вел всю мою юность и каждый раз оканчивал их громким триумфом.