Римская звезда
Шрифт:
Несомненно, Барбий рассказывал интереснейшую и правдивейшую из всех историй, какие мне доводилось слыхать в своей жизни. Но пора было уже как-то переходить к Диане, клянусь ларами!
– И вот тогда я, сквозь кровавый пот, застивший мне глаза, увидел её, – торжественно сказал Барбий.
– Диану? – спросил я, затаив вздох облегчения.
– Увидел Терциллу! Разряженная милашка сидела в дорогом ряду и пожирала меня глазами!
«Та-ак… Терциллы нам только не хватало».
Вообще, следует сказать, Барбий отличался восхитительной способностью без предупреждения вытаскивать на свет имена, примечательные случаи, а порою и целые жизненные пласты. Причем делал он это с такой непосредственностью,
Меня в связи с этим не раз посещала мысль, что Барбий ведет себя как прославленный герой былых значительных дней. Деяния такого героя, его родня, возлюбленные и недруги, приходят к нам из поэм и гимнов. Они отпечатываются в нашей памяти, да так выразительно и четко, что их подлинность ставит иногда под сомнение подлинность нашу собственную. Представляю себе как Ромул вырвался из страны мертвых и зашел ко мне на огонек. Ромулу, а точнее – тени Ромула, – при упоминании Рема не потребовалось бы объяснять мне, что, де, у меня, друг Назон, был такой брат, а вскормила нас с ним – представь себе, примечательнейший факт! – одна благодетельная волчица. Именно волчица, да-да!
Ну так вот. Ромула вскормила волчица, а наш герой Барбий увидел Терциллу. Кому что неясно?
– Терцилла была… она была такой чистой, такой красивой, что у меня дыхание сперло. Лицо узкое, умное, как морда породистой иберийской кобылы. Нос сильный, правильный, а брови – как у царицы! Кожа – белая, лилейная. Глаза же – как два черных алмаза, как две звезды и взгляд такой вдумчивый… Кстати, взгляд Терциллы говорил о многом. О, уверяю тебя! Это придало мне сил! И тогда, друг Назон, я резко развернулся, бросился на догонявшего меня пирата и нанес ему девятый удар! Прямо в горло! Только после этого он упал на колени и был мною обезглавлен. Очень вовремя, потому что и сам я, признаться, уже мысленно распрощался с жизнью. Я стал героем дня, меня трижды обнесли на руках вокруг арены! Когда я залечивал раны, за мной ходил лучший лекарь Капуи! Обжирался я в те дни, как боров. Терцилла, как и многие другие богачки, отправляла мне в казарму громадные корзины снеди. Я, клянусь Марсом, мог бы спокойно открыть свою лавку и зарабатывать торговлей дареными деликатесами! На таких харчах я выздоровел за неделю.
– Как говаривал Меценат, – вставил я, – все люди делятся на две категории: одних обжорство убивает, других лечит. Похоже, ты относишься к счастливцам из второй.
– А то! Все раны зажили, как на собаке! И стоило мне выздороветь, я сразу же получил приглашение от Терциллы, переданное ею через служанку. «У всех баб одно на уме», так я тогда подумал. А потому, приняв приглашение, отправился к ней в гости, ничуть не сомневаясь в дальнейшем, так сказать, течении дел. У калитки меня встречает служанка, провожает в атрий и… что я вижу?! Назон, вижу я такую красоту, какую и за миллион не купишь! В центре атрия стоит статуя Дианы-охотницы. Белая, свежая, как вишневый цвет. Вокруг нее в стенах – три ниши. В одной – Юпитер, в другой – Феб, а в третьей… статуя из третьей ниши, похоже, разбилась, потому что там только чьи-то ступни на постаменте видны, а больше ничего нет… Что бы это значило, а, друг Назон? – Барбий озорно подмигнул мне.
Конечно же, предполагалось, что я отвечу «не могу знать». Но я был честен:
– Позволю себе высказать предположение, что твоя Терцилла решила заполнить пустующую нишу новым изваянием. А именно – твоим.
– Но как ты догадался?!
– Уж извини, я разбираюсь не только в поэзии и бывать мне приходилось не только в Томах. Новомодные причуды знати мне известны не понаслышке. То потребуют изваять Ганимеда с чертами популярного мима, то закажут Геркулеса с обличьем любимого возницы.
– Умный
– Дальше не знаю. Но то, что в твоем рассказе наконец появилась обещанная Диана-охотница, пусть даже и в виде статуи, меня обнадеживает.
– Тебя-то обнадеживает, наверное. А вот я, когда узнал, зачем Терцилла меня позвала, поначалу обиделся. Я-то думал, она хочет того… А у нее, оказывается, к тому времени в гостях уже сидел скульптор… Гречишка, разумеется… Зеноном назывался. То ли отпущенник, то ли свободнорожденный, сама Кумская сивилла не разберет, но держался он царем царей. Так, будто это он, он сам, своими руками высек из горного хрусталя и море, и небеса, и всех людишек из глины налепил. А речь! Ты бы послушал! «Хайре, то есть приветайствую… Сейксяс я тебя посмотрейон… Тяк… Тяк… Повернийтесь, мюе гетайр… Наклонийтесь… Кякой занимайтельный фюзис…» Тьфу! Этот Зенон как нарочно кривлялся! А моя Терцилла благосклонно кивала каждому слову урода! Сущая пытка, друг Назон. Правда, душой кривить не стану: когда я узнал размеры вознаграждения, я сразу примирился с необходимостью слушать паскудного Зенона в течение нескольких месяцев. Вот так и получилось, понимаешь ли, что я намеревался связаться с бабой, а связался с богиней.
– Маловато логики. Из сказанного тобою вытекает, что ты хотел связаться с бабой, а связался с мужиком.
– Тьфу на тебя, Назон. Не расскажу больше ничего! Слишком ты легкомысленный! А история у меня серьезная, – подвел черту Барбий и на глазах помрачнел, как будто почернел даже.
Ни о богинях, ни о женщинах в тот день мы больше не говорили. Но я чувствовал: мне суждено узнать всю правду.
10. Так и вышло. Месяц на небе похудел и когда до новолуния оставалось два дня – тяжелых, как мельничные жернова – Барбия вновь прорвало. Видать, в новый лунный месяц он хотел вступить с чистой совестью, как выражались мои бывшие коллеги по уголовным заседаниям.
Как выяснилось, история, рассказанная Барбием, нисколько не относилась ни к гладиаторским побасенкам, ни к сказам о том, кто, где и как блудил. И конец ее настолько не вязался с зачином, что хочется предположить, будто вначале Барбий был в настроении красиво наврать мне, но потом отчего-то врать раздумал.
Итак, новоиспеченная звезда гладиаторской арены Барбий принялся ходить к Терцилле, позировать для статуи Геркулеса. Старую статую, по словам домоуправителя, разбили нерадивые рабы – устроили драку из-за одной беспутной девчонки, вот в пылу драки-то…
Скульптор Зенон показал себя человеком дельным, хоть и задавакой. Своей мастерской в городе он не имел, да и иметь не хотел, предпочитая исполнять сложные скульптуры прямо на дому у заказчика. Заказчиками же выступали сплошь знатные мироеды, дома у них были обширные, да и народу там толклось обычно столько, что одним зеноном больше, одним меньше…
В доме Терциллы Зенону отвели сарай, приставили к нему двух помощников и, считай, зачислили на довольствие. Кормили отменно, угождали, оказывали почести.
Такая жизнь скульптору нравилась, поэтому с Геркулесом он не спешил.
Терциллино семейство принадлежало к всадническому сословию. Патер фамилия по имени Клодий, отец Терциллы, был мужчина моложавый, толстомясый и веселый.
В меру сил занимался Клодий шлюхами, в меру сил – делами (и рудники у него имелись, и цветочные плантации, и лавки благовоний повсюду, даже несколько в Городе).
Первое в пороки записать было трудно, поскольку мать Терциллы умерла родами, жениться же во второй раз Клодий не стал. От добровольных сватов отбивался он цитатами из греческих философов – убежденных педерастов и лютых женоненавистников.