Римский орел

Мазин Александр Владимирович

– Я не стану этого делать!
– сказал Феррат. Удлиненное лицо трибуна стало и вовсе морковного цвета.

– Ты отказываешься выполнить приказ?!
– прошипел он.
– Как ты смеешь? Тоже хочешь в карцер, Феррат?

– Я не стану это делать, Петроний, - буркнул старший кентурион. Хочешь отправить меня в карцер - отправляй.

– Он не рискнет отправить тебя в карцер, - спокойно произнес Черепанов.
– Он - паскудный пес, который брешет из-за забора. Не делай этого!
– предупредил он взбешенного латиклавия, схватившегося за

меч.
– Или я тебя убью.
– Подполковник положил ладонь на рукоять своей спаты.
– Он не арестует тебя, Феррат! Он даже меня не арестует. Потому что он не легат, а только латиклавий. И кентурионом меня поставил не он, а Максимин.

– Еще как арестую!
– заорал Магн.
– Эй, охрана! Живо ко мне!

– Возьмите этого преступника!
– Латиклавий указал ворвавшимся легионерам на Черепанова.
– В карцер его, в кандалы, живо!

Стражники окружили Черепанова.

– Отдай оружие, Череп, - произнес командовавший ими опцион.
– Лучше отдай по-хорошему, ладно?

Черепанов поглядел на Феррата. Тот молчал.

– Ладно, ребята, - сказал Черепанов.
– Не драться же мне с вами в самом деле. Из-за всякого дерьма. Вот мой меч.

– Тебе не жить, Череп!
– бросил ему вслед Магн.
– Завтра я буду тебя судить! Тебе не жить, так и знай!

Трибун был уверен в том, что говорил. И у него были основания быть уверенным.

Геннадий об этом знал, но твердо верил в свою удачу. До сих пор эта дама его не подводила. Хотя имела склонность являться в самый последний момент.

Глава десятая

БУНТ

Лагерный карцер мало чем отличался от гауптвахты в современной Черепанову армии - квадратный сарай с узкими окнами под самой крышей, с "предбанником", в котором располагалась охрана.

У Черепанова забрали доспехи и регалии, включая перстень кентуриона, но шнурки и ремень оставили. И деньги тоже. Изъятое имущество сложили в отдельный мешок и опечатали. Взамен выдали грязное шерстяное одеяло и подчеркнуто вежливо препроводили в "рабочее" помещение.

Внутри было темновато. Но без труда можно было различить еще двоих заключенных. Совсем немного, если учесть общую численность легиона.

– Ты кто?
– спросил один из них, немолодой уже мужик, густо обросший щетиной.

– Череп, - лаконично ответил Геннадий. Другой штрафник, помоложе, гаденько захихикал... И тут же схлопотал от старшего сочную затрещину.

– Присядь.
– Старший махнул рукой на скамью.
– Слыхал о тебе. За что?

– С латиклавием не поладил.

– Понятно.

– А я с увольнения опоздал!
– сообщил молодой.
– На трое суток. И чего теперь?

– Десять ударов, - сказал Черепанов.
– И месячное жалованье. Если сам пришел.

– Сам-сам. А бить кто будет? Свои или...

– Заткнись, - уронил старший, и младший заткнулся.
– Вижу, устал?

– Двенадцать часов в седле.

– Ясно. Ну отдохни. Ты, дай-ка свое одеяло.

– Да ты что, Хрис!
– завопил молодой.

–

Цыть!

– Да ладно, у меня есть, - запротестовал Черепанов.

– Ничего, он мне его еще вчера в кости проиграл, - усмехнулся старший.
– Поспи, уважаемый. Сон слаще, когда тепло, а ночи нынче прохладные.

Черепанов спорить не стал. Взял второе одеяло, улегся на доски и мигом уснул.

Утром их всех разбудила стража. Завтрак. Никаких разносолов: по куску грубого хлеба с отрубями да по кружке воды. Вчерашний завтрак был не в пример качественнее. Но Черепанов съел все. Правило номер раз: ешь, что дают, и спи, когда удается.

Сквозь прорези у потолка пробивался утренний свет, и у Черепанова появилась возможность получше разглядеть своих "сокамерников".

"Молодой" и оказался молодым - тощим мальчишкой лет семнадцати. Видно, только-только завербованным. Старший, Хрис, костлявый, жилистый мужик. Речь мягкая, но в глазах - волчья тоска.

– Не думал, что буду тут с самим Черепом сидеть, - произнес он.
– Что ж ты такого сделал, что наш алополосный [Алая полоса на одеянии - знак особого достоинства. Широкая полоса - знак сенатора, узкая - знак принадлежности к сословию всадников.] Магн тебя сюда засадил?

– Германскую шайку побил. А потом повесил тех, кто уцелел.

– Большая шайка?

– Сотни полторы.

– А у тебя сколько было?

– Моя кентурия. И турма вспомогательных.

– Неплохо!
– Хрис присвистнул.
– Так тебя награждать положено. За что же в карцер?

– Нарушение императорского эдикта. Пленных варваров не вешать, а вербовать на римскую службу. А буде не согласятся - с почетом провожать домой.

– Да уж... Не повезло тебе, кентурион. За такое штрафом не отделаешься. Фракиец-то когда приедет?

– А кто его знает.

– Плохо твое дело. Еще хуже моего.

– А твое - какое?

– Кентуриону своему по морде врезал.

– Ого!

– Да терпение мое кончилось. Изводил он меня. Ну, тоже понятно. Баба от него ко мне ушла. А он как узнал - так с тех пор мне никаких увольнительных. И работа самая грязная. И чуть что - палкой. Ходил первому жаловаться - еще хуже стало.
– Хрис махнул рукой.
– Это у тебя, слыхал, в кентурии все по чести, а у нас в пятой когорте все повязаны. И все из легионеров деньги тянут, порви их Кербер! Прорвы ненасытные...

Черепанов промолчал. Что тут скажешь. Ударить старшего по званию преступление первого разряда. Жаль. Мужик вроде неплохой...

Дверь распахнулась. На пороге стоял сам префект лагеря [Префект лагеря - третий по старшинству, после легата и трибуна-латиклавия, офицер в легионе. Что-то вроде главного квартирмейстера.] Митрил по прозвищу Скорпион. Высокий, совершенно седой мужчина. Старый служака, бывший примипил.

– Череп, на выход!

В "предбаннике" уже распечатали черепановский мешок с изъятым имуществом. К удивлению Геннадия, тут же, на столе, лежала и его спата.