Римский период, или Охота на вампира
Шрифт:
Полигоном для эксперимента с Богулом-Пильщиком была выбрана станция Михнево по Рязанской железной дороге – и от Москвы недалеко, и обзор отличный, вся площадь между станцией и рынком просматривается как на ладони.
За «объектом» заехали в полдень на двух машинах – в одной, серой «Волге», полковник Иванов и профессор Корелли, во второй, в «уазике», Елена Козакова и двое спецназовцев.
В «Кащенко» Иванов и Корелли остались в «Волге» у проходной, а Елена с провожатыми направилась в больничный корпус номер 7. «Кащенко», не в пример Институту Сербского, был целым городом за глухим забором – многоэтажные больничные корпуса стояли тут среди заснеженного парка, от корпуса к корпусу вели узкие, протоптанные в глубоком снегу тропинки
В седьмом корпусе Елену и ее спутников, конечно, ждали главврач больницы и лечащий врач Якова Пильщика (Богула).
– Ну как он? – спросила Елена, поздоровавшись и направляясь за врачами по коридору к палате «узников Сиона», куда после ритуальной операции был помещен Пильщик-Богул для укрепления его веры в свое еврейство.
– В общем, все нормально. Но… – замялся главврач.
– Но что? – удивилась Елена. После перевода в «Кащенко» Винсент (через Елену) провел с Пильщиком-Богулом еще шесть сеансов сеггустивного программирования, после которых никаких сомнений в успехе эксперимента уже не оставалось – Богул сознавал себя Пильщиком, и никем другим. Что могло тут случиться?
– Не знаю, как сказать… – смущенно ответил главврач. – Вам, как даме, мне несколько неудобно об этом говорить…
– Говорите. Что случилось?
– Нет, лучше вы сами посмотрите…
Они подвели ее к окошку в двери палаты, забранному белой покрашенной решеткой. Елена заглянула в палату и тут же отвернулась.
– Видите? – сказал главврач. – И так он часами сидит в койке, разглядывая свой член. И улыбается как блаженный.
– Но он же не онанирует, – заметил лечащий врач.
– Да, в остальном он тихий и нормальный, – сказал главврач. – Будете забирать?
– На несколько часов, – сообщила Елена.
– Куда мы едем? Неужели меня выпустили? А за что меня вообще посадили в психушку? А почему ко мне не пускают родителей?
Елена добросовестно отвечала и следила за его реакцией. Он сидел на заднем сиденье «Волги» с двумя спецназовцами по бокам. Конечно, он возбужден, но кто не был бы возбужден выходом из психушки?
– Яша, вас поместили в больницу по просьбе ваших родителей. Я же вам объясняла: вы хотели сами сделать себе обрезание, это их напугало. А в больнице вам пошли навстречу, сделали все профессионально…
Это было частью легенды, внушенной ею новому Пильщику с подачи Винсента.
– А куда вы меня везете? Домой?
– Нет, пока – нет. Мы с вами совершим пробную прогулку. И если вы будете себя хорошо вести…
– Прогулку с охранниками? – удивился он.
– Нет, они с нами только на первые минуты. Скажем, до Павелецкого вокзала. А там мы с ними расстанемся. Они, конечно, немножко боятся оставлять меня, но…
– Боятся? Почему? Я же совершенно нормален!
– Я вижу…
Она и вправду видела, что он безопасен. Больше того – второго такого безоблачно-счастливого и сияющего благодушием лица она не видела в своей жизни. Возможно, родители Пильщика и не узнали бы в нем своего сына, но и родители Богула не узнали бы в нем своего Богула. Да что там родители! Даже сам Богул прежний не узнал бы себя! Это каким-то странным манером округлившееся лицо, эти сияющие глаза, эта открытая улыбка человека, который наивно ждет от мира только добра и радости… Хотя всего пару дней назад Елена сама внушала ему этот позитивно-положительный настрой к жизни, но кто мог подумать, что он усвоит его до такой степени! Действительно блаженный…
– Я думаю поехать с вами за город, – сказала она. – Вы не против?
– Я – против?! Да с вами я куда угодно!..
И все-таки на вокзале, когда она отпустила спецназовцев и отправила Яшу Пильщика в кассу за билетами до Михнево, Елена занервничала. Конечно, она знала, что она тут не одна, что где-то рядом должна быть «наружка» – Иванов заверил ее, что лучшие кадры наружной службы КГБ будут
Но сколько она ни озиралась по сторонам, она не видела среди пассажиров, спешащих к кассам и от касс, ни одного человека, который не только бы не спускал с нее глаз, а вообще смотрел в ее сторону. Какие-то женщины с тяжелыми авоськами и сумками, какие-то мужики с мешками – обычная московская толпа. Впрочем, не совсем обычная – в последнее время, и особенно после Нового года, когда в стране непонятно почему вдруг подняли цены и стало тяжело со снабжением, в Москву ринулось за продуктами не только все Подмосковье, но и жители Иванова, Калуги, Тулы, Смоленска, Владимира и Рязани. Причем к февралю это стало уже не стихийным приездом нескольких сотен человек, а массовым и организованным движением – целые предприятия сообща направляли в Москву своих заготовителей и охотников за продуктами, и днем, пока москвичи были на работе, приезжие сметали с прилавков все, вплоть до хлеба, который увозили буквально мешками.
Вот и сейчас эта толпа мешочников волокла к платформам электричек тяжеленные мешки, рюкзаки, сумки и чемоданы с хлебом, колбасой, сосисками, мороженым мясом, крупами, мукой, сахаром, кубинскими апельсинами и зелеными арабскими бананами. Елена с типичной для москвичей неприязнью смотрела на них, а они бесцеремонно толкали ее и еще крыли при этом:
– Ну чё стала тут поперек? Кыш с дороги!..
Пильщик-Богул прибежал с билетами:
– Пошли! Нужно места занять! Восемь минут до поезда…
Но только когда Елена увидела, что следом за ними вошли в вагон сразу несколько рослых мужчин и сам Иванов с профессором Корелли, она успокоилась.
А Пильщик возбужденно рыскнул вперед по вагону и, опередив каких-то теток, занял два места у окна, замахал ей руками:
– Сюда! Сюда!
Елена села возле него и, скосив глаза, увидела, что несколько плечистых мужчин с невероятной проворностью тут же оказались по соседству с ними, а Иванов и Корелли устроились в глубине вагона.
Что было в Белкином письме? Что такого было в ее письме, что я стоял как оглушенный в пыльном зале Posta Centrale – римской центральной почты – на площади Святого Сильвестра?
«В Сирию продолжают прибывать кубинские десантники, у нас армии объявлена готовность номер 1, и все вокруг говорят о войне. Вчера Ася пришла из школы и спросила: «Мама, а война будет?» Так мы приобщаемся…»
Блин! Почему я не утопил Рауля Кастро, когда в качестве корреспондента газеты сопровождал его в 1962-м на Нефтяные Камни? Ахундов, бывший тогда партийным монархом Азербайджана, приказал показать 24-летнему министру обороны революционной Кубы эту «жемчужину» своей республики, и на трех торпедных катерах мы носились по Каспию со скоростью сорок узлов в час. Одним толчком я мог выбросить Рауля за борт, под винт соседнего катера…
Но это, конечно, пустая бравада, ничего я не мог.
На тяжелых ногах я вышел из зала почты на улицу. Залитый солнцем Рим – роскошный в своей истомно-имперской архитектуре, с бесконечным потоком гудящих машин и двухэтажных автобусов, с голенастыми черноглазыми итальянками, со шпаной на оглушающих мопедах и с развалами невероятного количества одежды, вываливающейся из магазинов на уличные прилавки, – этот громадный и тысячелетний Рим лежал передо мной в своем вековечном и умиротворяющем спокойствии. Я так полюбил его за эти недели! Я вставал на рассвете, наспех завтракал овсяной кашей, набивал заплечную сумку мандаринами и хлебом и «зайцем» уезжал на электричке из Ладисполи в Рим – на весь день, до ночи. Я не пользовался ни картой, ни путеводителем, я не знаю итальянского, и у меня не было никакой цели и денег даже на кусок пиццы или чашку кофе, но я бродил по Риму часами и сутками, я вышагивал по набережным Тибра, по каким-то via и piazza и не то чудом, не то по наитию выходил к Колизею, к развалинам Форума, к Волчице, к Пантеону и к «Устам Правды» в часовне Temple de Vesta. Впрочем, в Риме не нужны ни чудеса, ни наитие, тут куда ни пойдешь, выйдешь на пьяцца Навона, пьяцца Венеция, пьяцца Святого Петра, пьяцца дель Пополо, виллу Боргезе или еще куда покруче!