Римский период, или Охота на вампира
Шрифт:
За стойкой прозвучал телефонный звонок, буфетчица взяла трубку и доложила Иванову:
– Вас. Сказали, что все готово.
– Гуд! – энергично сказал Иванов и поднялся. – Пошли!
Они спустились лифтом в подвальный этаж. Но это оказалась вовсе не тюрьма – здесь был обычный коридор с обычными дверьми каких-то кабинетов. Потом за поворотом запахло лекарствами, и Винсент понял, куда он попал – тут, в КГБ, была своя поликлиника или хотя бы дежурный врач. Может быть, один и для сотрудников Комитета, и для заключенных внутренней гэбэшной тюрьмы.
– Прошу! – сказал Иванов, остановившись перед
– After you [40] , – усмехнулся Винсент.
Иванов открыл дверь, за ней оказалась комната дежурной медсестры с двумя дверьми в процедурные кабинеты слева и справа. Но теперь никакой медсестры тут не было, вместо нее за столом сидел какой-то офицер с пистолетом в руке, а на стульях у стены сидели трое дюжих охранников с черными дубинками в руках. Еще двое стояли у левой двери и смотрели в ее окошко, застекленное прозрачным плексигласом.
40
После вас (англ.).
Увидев вошедших, офицер вскочил из-за стола, крикнул охранникам: «Смирно!» – и вытянулся перед Ивановым:
– Товарищ полковник! По вашему приказанию…
– Вольно, вольно, – перебил его Иванов. – Ну как там наш людоед?
– Слабо вы его…бнули, товарищ полковник, – укорил офицер. – Надо было башку пробить.
– А что – Курочкин не оклемался?
– Пока нет. Мы уже по два раза кровь для него сдавали.
– Ничего, оклемается. Ну, давайте посмотрим.
Он подошел к окошку в двери и заглянул внутрь процедурного кабинета, кивком головы приглашая и Винсента присоединиться к нему.
Винсент взглянул в окошко сквозь мутный плексиглас.
Посреди абсолютно пустой комнаты, из которой, видимо, только что вынесли всю мебель и сняли какие-то портреты или плакаты со стен (на них остались квадраты невылинявшей краски и дыры от гвоздей), стояла передвижная, на колесиках, больничная койка, и к этой койке мокрой и плотной, слой к слою, парусиновой тканью был от плеч и до ног прибинтован Федор Богул. Он лежал неподвижно и, поскольку голова его после ранения тоже была забинтована, походил на мумию.
– Ну? – вопросительно повернулся Иванов к Винсенту.
Винсент пожал плечами:
– With such appearance I can’t make any conclusion [41] .
– Развяжите его, – приказал Иванов охранникам.
Те неуверенно взглянули на своего офицера, тот кивнул им: «Пошли!» – и сам первым вошел в палату.
Иванов и Винсент стояли в дверях, наблюдая, как охранники снимают с Богула «укрутку». Это оказалось непростой процедурой: узкие мокрые парусиновые полотенца были по пять метров длиной каждое, и сворачивать их было делом особой сноровки.
41
Так я ничего определить не могу (англ.).
Сняв последний слой, охранники отступили от кровати, посмотрели на Иванова.
Тот кивком головы приказал им выйти
Богул, абсолютно голый, с забинтованной головой, шумно вдохнул воздух освободившейся грудью, выдохнул, вдохнул снова и открыл глаза.
Оглядев комнату и стоявших в двери Иванова и Винсента, Богул презрительно хоркнул, спустил ноги на пол, встал, шагнул к стене и, взяв рукой свой пенис, начал мочиться.
И вдруг – сначала непонимание и изумление, словно он не поверил своим глазам, а потом дикий ужас отразились на его лице.
– Бляди! – взревел он и бросился к двери на Иванова и Винсента.
Но они успели выскочить, Иванов захлопнул дверь, и охранники подперли ее своими плечами.
А с той стороны бился в дверь Богул и орал:
– Суки! Жиды! Зачем вы меня обрезали?!!
О’кей, эмиграция продолжается!
Как говорил Остап Бендер, сбылась мечта идиота!
Свой замечательный фильм я пишу своей жизнью, а жизнь не всегда ведет себя по законам кинематографа.
Будни вмешиваются.
Мой «козлик» Нихельспун отмочил мне номер – исчез из квартиры с вещами. Благо не с моими (что у меня взять-то?), но без всякого предупреждения исчез, и все. То есть улетел в Канаду – там, говорят, пособия для эмигрантов вдвое выше, чем в США, и держат на этом пособии чуть ли не год, и квартиру дают с холодильником, набитым продуктами. Почему-то этот «холодильник, набитый продуктами», действует на нашего брата эмигранта так, как на Паниковского слово «гусь», а на Бендера сумма «миллион долларов». А то и сильнее, потому что миллион долларов – это все-таки понятие абстрактное, а холодильник, набитый продуктами, – это вещь реальная до приятного урчания в желудке.
И надо же, как его быстро оформили! Мы с ним одновременно выехали из СССР, вместе прикатили в Италию, и нате вам: Канада, куда люди ждут въезда по полгода, Мишу Нихельспуна приняла, а США, куда каждый день улетает по целому «боингу» эмигрантов, меня принять не торопятся. Вот что значит быть моложе! Этому Нихельспуну 28 лет, холостой еврейский мальчик с высшим образованием – ну чем не жених для канадских ентес? [42] А сорокалетний неженатый еврей – это, конечно, оч-чень подозрительно, у него, наверное, где-то что-то не в порядке…
42
невест (евр.).
Ладно, пусть они получат Нихельспуна, я им от души желаю. И кстати – вместе с моей пеной для бритья, поскольку баллончик с этой пеной он у меня все-таки спер. Точнее, взял в счет моего долга. Потому что, когда он сказал мне: «Вадим, вы мне должны четыре качка пены для бритья…», я заорал: «Гениально! Аркадий Райкин!» Когда он сказал: «А чего вы смеетесь? Вы же брились моей пеной вчера…», я подумал, что он продолжает меня разыгрывать. Но когда на следующее утро из ванной исчез его баллончик с пеной, я перестал варить овсяную кашу на нас двоих и пригрозил набить ему морду, если он скажет еще хоть одно грязное слово об Инне, которая, как назло, забегает ко мне именно тогда, когда меня нет дома.