Рипсимиянки
Шрифт:
Наконец консул и его супруга предстали пред великим императором: отец Рипсимии был изрядно уставший, а её мать стояла с гордо поднятой головой и расправленными плечами, словно воин, готовый идти в атаку. Молчание прервал Диоклетиан:
– Ты очень красивая, Агапия, теперь понимаю, почему твоя дочь не даёт покоя мужчинам. Не будь у меня жены, а у тебя мужа – забрал бы тебя к себе, – Диоклетиан усмехнулся, показывая белые острые зубы. – Вижу на белой коже следы твоего нрава. Мне очень жаль, что тебя избили, но избили не просто так, верно?
– Я не знаю, где моя дочь! Что тебе от неё нужно?
Один из тех,
– Ты хочешь знать, зачем вас притащили сюда, таких занятых и важных особ? Я с глубоким уважением отношусь к твоему мужу, он сделал очень многое для Рима, я уважаю тебя, Агапия, за то, что помогаешь не только префекту крепко стоять на ногах, но и моей супруге в её делах женских. Вы и дальше получали бы мою милость, если бы не ваша дочь. Хотелось мне осчастливить её, взять в жёны и дать беззаботную жизнь, ведь такого вы желали для своего чада, так? А дочь ваша оказалась предательницей – любой другой вмиг обезглавил бы её, но не я. Я дам ей шанс. Дать ей шанс, консул, как думаешь?
– Прошу, мой ребёнок, вероятно, испугался мужей, пришедших к нашей инсуле: страх парализовал её разум, и она сделала ошибку – на обман пошла. Прошу поверить, ибо говорю я правду и ничего кроме правды.
– Что мне с вами делать – это вопрос другой. Наказать вас за ошибки в воспитании? Научили ребёнка врать, тем более самому Юпитеру! Верховный бог теперь просто обязан покарать вас! Но так уж и быть, сегодня моё настроение весьма удовлетворённое, присаживайтесь и поведайте мне о своей дочери всё. За неповиновение императору или за ложь я вынужден буду казнить вас – прилюдно или тайно – выбирать вам.
– Наша дочь очень красивая. К сожалению, мы с супругой не сможем описать её, необходимо, чтобы император сам увидел её воочию, мы же подолгу отсутствовали в стенах дома и не заметили, как успело наше чадо превратиться из любопытного ребёнка в роскошную девушку.
– Видел ли император рассвет над морем, когда гладкое бирюзовое полотно воды то бледное, то насыщенное, яркое, завораживающее и ничто не может нарушить его покой: ни крик чаек, ни сонное плескание рыбы, ни шаги странника по влажному жёлтому песку, – Агапия улыбалась и без устали говорила о морских пейзажах, пытаясь заговорить Диоклетиана, отвести его от мысли о её дочери.
Император почувствовал, что добром от этих людей не получить портрет девушки и где она может находиться – они тоже не знают, а если и знают – не признаются в этом. Он схватил в руки табурет и со всей силы разбил его о пол – щепки разлетелись в разные стороны, зацепив руки консула и его жены. Несколько людей Диоклетиана тут же подлетело к нему, но тот жестом остановил их. Стражи застыли, словно каменные статуи.
– Нанести консулу тридцать ударов в спину, по рёбрам, по шее и один удар по устам. Супруга консула может служить утехой воинам, желающим ласки и тела женщины, – пусть пользуются её телом столько, сколько захотят, а как надоест, могут лишить её жизни любым удобным способом, – жестокий правитель Рима знал, что нет ничего унизительнее и страшнее для мужчины, чем насилие над его женщиной.
– Стойте! Прошу отпустить мою жену – её вины нет ни в чём, разве что в остром языке, который она не может держать за зубами. Если хотите отыскать нашу дочь, тогда ищите худых и стройных девушек с глазами цвета пустыни – утром глаза Рипсимии желтоваты, прозрачны, как сладкий мёд с первых трав и цветов, а к вечеру они становятся тёмными как ночь.
– Один из художников, посланных мною в ваш дом, успел разглядеть кое-какие черты лица вашей красавицы, но я хочу знать больше подробностей.
– Не говори ничего ему, прошу! – кричала Агапия между всхлипами. – Её схватят и заставят принадлежать ему! Не говори ничего, хватит! Остановись! – молила бедная и отчаявшаяся женщина, но муж будто её не слышал и продолжал говорить с императором.
– Если бы её увидели в Элладе, из-за неё началась бы война – из-за красивых женщин страдают не только мужчины, но и целые государства.
– Гордиан, повторюсь, ты уважаемый человек, верно служащий государству римскому, и, невзирая на омрачающие твою репутацию давние события, успел ты оправдать своё имя, сохранить лицо пред народом. Позволь тебе напомнить об украденном кольце: не разрешай истории повториться, сейчас же не позволь себе оступиться во второй раз, ибо прокуратор уже не спасёт от мгновенной гибели, даже если ты не виновен. Продолжай рассказ, а супругу твою я отпускаю.
Диоклетиан велел отпустить Агапию, но та покидать владения императора не спешила, наоборот, задержала свой ход и, обернувшись, произнесла:
– Ты поймёшь мою боль, если с твоим ребёнком что-то произойдёт, – тогда ты не сыщешь себе места ни на земле, ни под землёй! Она сбежала из Рима потому, что не любит тебя и не хочет быть твоей наложницей! Не мил ты ей! Не мил и не любим! Теперь моё чадо из-за твоей похоти вынуждено скитаться по миру! С этого дня я прекращаю лечение Приски и больше не хочу видеть ни тебя, ни твоих зверей у себя в доме!
– Пусть идёт. Не трогай. Она уже и так получила своё, – император обратился к старшему воину.
Диоклетиан провожал Агапию равнодушным взглядом, но внутри него кипел Везувий. Самое страшное то, что ни одна женщина не посмела говорить ему в лицо такие слова, более того, правдивые.
Император остался с консулом наедине, и всё, что касалось прекрасной девушки, стало известно римскому диктатору из уст её же родного отца.
– Что же, Гордиан, ты и твоя супруга полностью оправданы и свободны – можете далее делать то, что делали. Тревожить вас не стану. Живите своей жизнью, но будьте готовы к ударам судьбы. Это не последний.
Консул Гордиан вышел от императора, не чувствуя земли под ногами, глаза будто покрылись пеленой, по телу бежала дрожь. Он опустил голову, словно безвольный раб, получивший розгами по шее, ноги не хотели, но продолжали идти. Слёзы из грустных глаз лились ручьём, и он был не властен их остановить. Самое дорогое, что есть у него, – это жена и дочь, и сегодня он по своей вине утратил обеих.
– Глупый! Глупый! Глупый! – сокрушался он. – Какой же ты подлый! Какая низость! Отдать императору дочь во спасение собственной жизни? Да это верх эгоизма и цинизма! Но у меня не было выбора! Он убил бы и меня, и мою жену! Что я должен был сделать? Что? – консул неожиданно крикнул во весь голос. Прохожие оборачивались, вытаращив глаза на консула, как на сумасшедшего.