Rise
Шрифт:
— Я тоже на это надеюсь, — кивнул я.
Дверь в кабинет открылась, мы с Алексом синхронно повернули голову на шум. Амелия и Гермиона стояли на пороге.
— Алекс, там твоя тетя собирается уходить и хочет попрощаться с тобой, пойдем. Мы с Гермионой уже обыскались вас двоих, — она бросила наигранно сердитый взгляд на него.
— Уже иду, — он закатил глаза, — я скоро вернусь, — сказал он мне и, взяв Амелию за руку, увел ее за собой.
Она оглянулась и мельком посмотрела на меня, улыбнувшись, и помахала свободной рукой.
Дверь за ними закрылась, и мы
— Прости, что оставил тебя так надолго, — сказал я, вставая и подходя к ней.
— Ничего, — ответила она, — мне было весело в компании Амелии.
Я обнял ее и устало прикрыл глаза, вслушиваясь в ее ровное дыхание.
— Может быть, мне все же не ехать в Академию? — вдруг спросила она, крепко прижавшись ко мне. — Поедем в Хогвартс и будем там вместе.
— Я не прощу себе, если ты откажешься от своей мечты, — проговорил я с трудом. Слова давались нелегко: слишком велико было искушение поддаться ее словам и согласиться с ними. Но я знал, что так будет неправильно. — Ты должна поехать.
— А как же ты? — спросила она и еще крепче прижалась к моей груди.
Я до боли зажмурился и как можно ровнее произнес:
— Я буду ждать твоего возвращения, может быть, и правда поеду в Хогвартс. В общем, не пропаду.
— Спасибо тебе, — прошептала она.
Я вспомнил, что до сих пор маленькая бархатная коробочка, предназначенная для Гермионы, все еще лежит во внутреннем кармане мантии. Нехотя отстранившись, я пробормотал:
— У меня есть кое-что для тебя.
Она удивленно посмотрела мне в глаза. Вытащив коробочку, я протянул ее Гермионе и улыбнулся.
Она бережно взяла ее, осторожно открыла и со вздохом извлекла оттуда сапфировую подвеску в форме капли, висящую на тонкой серебряной цепочке.
— Какая красота, — выдохнула она, подняв кулон поближе к свету так, что он начал сверкать.
— Это чтобы ты думала обо мне в Стокгольме, и помнила, что мне без тебя тоскливо, но я очень тебя жду.
— Спасибо тебе, я тоже буду тосковать, — она снова обняла меня.
Дверь открылась и в проеме показался Алекс.
— Ой, извините, — смутился он. — Хотел позвать вас обратно в гостиную…
— Ничего, все в порядке, — хмыкнул я, и мы с Гермионой без лишних слов поспешно последовали за Алексом.
Праздник получился достаточно веселым, несмотря на то, что это была еще и прощальная встреча. Напоследок Алекс пообещал писать мне чуть ли не ежедневно, а Амелия сказала, что когда они совсем соскучатся по моему ворчанию, все бросят и приедут ко мне в гости. Последние рукопожатия перед уходом были крепче, объятия — дольше, и нам всем было немного грустно, но это была светлая грусть.
Мы с Гермионой вышли из дома и, держась за руки, пошли вдоль улицы, наслаждаясь свежим воздухом уходящего лета, тишиной спящего мира и темнотой, дающей нам возможность быть немного более искренними друг с другом и с собой.
— Я не хочу домой, — вдруг сказала Гермиона, остановившись.
— Так давай и не пойдем, будем гулять всю ночь вместе, а потом будем вспоминать ее, когда станет грустно или одиноко.
— Давай, — согласилась она и поцеловала меня, обняв за шею.
Ночь пролетела как одно мгновение, хотя нам так не хотелось наступления утра. Встретив вместе рассвет, мы все же разошлись по домам, чтобы всего через несколько часов встретиться вновь.
*
В одиннадцать утра я уже был дома у Гермионы. Отсюда через полчаса она должна была с помощью портала переместиться в Стокгольм.
Мы молчали, изредка глядя друг на друга. Гермиона кусала губу и постоянно дотрагивалась до шеи, проверяя, на месте ли цепочка с кулоном, которую я ей подарил. Я рассеянно смотрел по сторонам. В ее комнате царил идеальный порядок. Только около кровати стоял большой сундук с ее вещами, которые она собиралась взять с собой.
Казалось, что воздух был вязким и удушающим. В пальцах и ладонях ощущалось легкое покалывание, словно под кожей собрались тысячи очень маленьких иголок, рвущихся наружу. Сердце стучало ровно, но слишком громко, будто пыталось передать что-то очень важное своим стуком. Тишина давила на уши и, казалось, звенела не лучше самого противного звука, который только можно услышать.
— Все собрала? — спросил я, чтобы не сходить с ума от этого звона.
— Да, — немного хрипло ответила она.
— Будешь мне писать письма?
— Конечно, — слабо улыбнулась она. — А ты?
— Я уже первое написал, — смущенно сказал я и достал из кармана сложенный пергамент.
Все утро я пытался выразить словами свои мысли и чувства, и понял, что лучше всего их записать: тогда они точно никуда не разбегутся в самый важный момент.
Она взяла письмо и вопросительно посмотрела на меня.
— Мне его сейчас прочитать или уже в Стокгольме?
— Лучше сейчас, — с трудом выговорил я.
— Ладно, — кивнула она и развернула мое странное послание. Я зачарованно наблюдал за ее выражением лица, боясь даже дышать, и мысленно пробегал взглядом по написанным строчкам. Я запомнил каждое слово.
Дорогая Гермиона!
Я не знаю, как сказать тебе обо всем, что я чувствую, но я попробую хоть приблизительно выразить свои мысли.
Ты уезжаешь, а я остаюсь здесь, и это больно. Я мечтал, что мы поедем в Стокгольм вдвоем и проведем там три незабываемых года. Но я сам виноват в том, что ничего не получилось. Прости меня за это, если бы я только знал, что готовит мне будущее, я бы никогда не наделал столько ошибок. Но уже ничего не изменишь.
С тобой связаны мои самые удивительные моменты счастья, ты не раз спасала мне жизнь, ты исцелила меня. Не знаю, существует ли в мире что-то, что я мог бы сделать, чтобы не быть в долгу перед тобой. Наверное, что бы я не сделал, этого всегда будет мало. Потому что ты подарила мне нечто несравнимо большое: ты подарила мне второй шанс на настоящую жизнь. Подала мне руку, когда я упал и решил, что уже не поднимусь.
Когда ты будешь в Стокгольме, в любой момент, когда бы ты не вспомнила обо мне, знай, что я по тебе скучаю. Даже когда я пишу эти слова, я уже скучаю. А еще я очень жду твоего возвращения.