Рисса
Шрифт:
Волки, конечно, видели, что он безоружен и слаб, что он пошатывается, и это делало его положение еще более безнадежным…
Звери сразу заметили человека, вышедшего из дома, и насторожились. Мгновенно замерли, прекратив рвать мясо. Их подведенные голодом животы вздрагивали от возбуждения, глаза, устремленные на человека, горели голодным огнем и яростью. Человек всегда опасен, потому что это человек. Но ведь у этого нет оружия, хотя сейчас они и от оружия, пожалуй, убегать бы не стали. Слишком долго охотились и голодали они, слишком трудной и долгожданной была добыча. Волки не нападают на человека, но голодная, разъяренная
От дома Макарова уже отделяло шагов двадцать, до зверей оставалось еще столько же. Они стояли неподвижно, устремив взгляды на человека, глухо рычали и скалились. Только вожак, огромный черномордый волк, смотрел на Макарова молча. И вдруг он узнал вожака. Неужели? Это же Чернец… Похоже, и волк узнал человека.
Зверь очень изменился с тех давних пор, когда Макаров освободил его от капкана. Он стал велик и могуч в сравнении с тем волчонком, которого знал и помнил зоолог. Но черная морда и неповторимый, пронзительный взгляд — это было неизменно, этого Макаров не мог забыть и узнал бы всегда.
Волки рычали. Но вот подал голос молчавший до сих пор вожак. Он рыкнул коротко и резко. Человек отчетливо услышал и выделил в рычании стаи могучий низкий грудной голос Чернеца. Рык его прозвучал как приказ. Тотчас смолкли остальные звери, и наступила тишина.
Человек остановился и стоял чуть пошатываясь.
Черномордый вожак повернулся, пошел в сторону. Явно недовольные звери все же послушно последовали за ним — след в след, цепочкой. Чернец ослушания не допускал.
Не дожидаясь, пока они скроются, Макаров подошел к туше. Ноги уже не держали его. Он упал прямо на лося там, где туша была располосована хищниками, и ощутил на губах соленый вкус лосиной крови…
Через несколько дней, здоровый и окрепший, он скользил на лыжах по дороге к дому с карабином и рюкзаком за плечами. Мясо возвратило его к жизни. Мясо, подаренное Чернецом. Кусок, взятый из добычи стаи, был большим, зоолог тяжело тащил его к избушке. Он знал, что волки после его ухода вернутся к туше. И потом, уже отъедаясь горячей мясной похлебкой, он видел из окна, как звери насыщались, уходили, потом возвращались снова и за полтора дня съели все, кроме нескольких обломков костей. Они были очень голодны…
О том, что произошло с Макаровым в эти дни в Кривом урочище, знал только сам он и волки. Больше никто этого не видел. Никто, кроме старого Карла. Он сидел все это утро на самой высокой елке и внимательно наблюдал за человеком и волками, то ли надеясь, что и ему что-нибудь перепадет от волчьей добычи, то ли раздумывая об удивительных встречах и событиях, происходящих в лесной жизни.
Так или иначе, но старый Карл знал обо всем. Потому что на то он и ворон, старый и черный, чтобы сидеть на самой высокой ели и держать в своей памяти все тайны дикого леса.
Рисса
Повесть о рыси
1. Охота
Вторую ночь ей не везло. Она пластом лежала на толстом суку осины, вытянувшись и застыв, как неживая. Ее пушистый подбородок словно прирос к жесткому дереву. Она будто сливалась с осиной, растворяясь в густом лесном мраке. Глаза ее, холодные и желтые, пронизывали не только плотную мглу, но, казалось, и стволы и кроны деревьев.
Вторую ночь она напрасно ждала добычи. Терпеливо. Не шелохнувшись. Напряженно вглядываясь в темень.
Долгое ожидание утомляет, но оно таит в себе надежду. Чем сильней сидящий в засаде, чем больше он укреплен соками жизни, тем больше у него выдержки и терпения. В охоте из засады есть коварство, но — иначе не победить, не обмануть великую силу самосохранения, владеющую каждым живым существом. И даже сильные приспосабливаются. Каждый куст, навес скалы и густые ветви могут быть местом засады. Жизнь в лесу полна опасностей. Тень выглядит тревожно, за деревом прячется неизвестность…
Жители леса всегда настороже.
Большой пушистый барсук высунул нос на волю. На заросшем кустарником склоне незаметен выход из норы, прикрытый снеговым козырьком. И барсук высунул только нос, осторожно принюхался к лунному зимнему лесу. Ночь показалась ему теплой. Вот он и решил выглянуть, а если не опасно, то и выйти погулять, подышать лесными запахами, посмотреть на далекие звезды. Потоптаться на лунном снегу.
Яркая луна вышла из-за тучи. Длинные тени деревьев поползли по опушкам. И снег засветился изнутри.
Рысь хорошо видит ночью. А лунная ночь для нее — словно яркий солнечный день для нас. Сейчас она видела барсука, видела даже маленькую обломанную ветку на той стороне поляны — на расстоянии десятка хороших прыжков. А зайцев она заметила бы и на краю опушки. Но с прошлой ночи эти лопоухие вовсе не появлялись. Обычно они резвились в такую пору. А тут словно пропали куда-то. Что их испугало?..
В небе ярко мигали холодные февральские звезды. Луна словно оголила лес, сделала прозрачным. В такие ночи смутная тревога заползала в ее сильное сердце. Казалось, весь лес очутился во власти этой таинственной, всевидящей луны.
Поддаваясь лунному зову, завыл волк. Он выл, жалуясь на судьбу, на голод и холод. Но была в его голосе и жесткая угроза, вызов, готовность схватиться с любым соперником за право на добычу, за право жить. Еще два сородича подтянули печальную песнь, вкладывая всю тоску волчьей души в этот вой. Так вот почему попрятались лопоухие… Рисса хорошо знала волков. Знала их силу и беспощадность. Знала их ум. Волчье упорство и бесстрашие. Но они не умели лазать по деревьям. И поэтому она смотрела на них как бы из другого мира. С любопытством и немного свысока. Никогда, однако, не забывая об осторожности. Знала Рисса и эту волчью семью. Прошлой зимой, когда они приходили сюда, их было шестеро. Вожака звали Вой. За сильный, пронзительный голос. Когда он затягивал свою голодную песню, сородичи его немедленно откликались, а у тех, кто был слабее волков, леденели сердца. Даже Риссе — сильной и независимой — становилось как-то не по себе…