Рисса
Шрифт:
Когда раздался голос вожака, Рисса сразу узнала его. Вой! Летом эта семья уходила далеко, в края льдов и скал, где леса были невысокими, а холмы большими и где кочевали многочисленные стада оленей. В середине зимы волки охотились здесь, а в самое голодное время, в марте, уходили еще южнее. Но с первым теплом снова возвращались туда. В том холодном краю, в низинах между сопками, и создалась эта суровая, беспощадная семья. Там весной и появились на свет молодые волки, подвывающие теперь могучему вожаку.
Вслушиваясь в переливы волчьих голосов, Рисса совсем потеряла надежду на охотничью удачу. И вдруг на другом конце поляны показался заяц. Выгнанный приближением волков из своего убежища, он стремительно
Азарт охоты сжал ее в жесткую пружину. Даже кончик короткого хвоста трепетал, будто сотканный из нервов. Когда до прыжка оставалось несколько мгновений, она вдруг увидела их. Волков было шестеро. Они бежали один за другим, бежали быстро, захваченные азартом погони. Конечно, заяц — не добыча для голодной стаи. Но волк есть волк: пока голоден, он будет гнаться за любым зверьком. Осторожная Рисса на мгновение замешкалась, но голод, долгое ожидание и, наконец, раздражение, что у нее хотят отобрать ее добычу, победили. И она прыгнула. И страх, и злобу на волков, и обостренное чувство опасности — все вложила она в этот молниеносный прыжок. Беляк даже не успел почувствовать свою гибель… С добычей в зубах рысь в два прыжка взлетела на соседнее дерево под носом у голодных волков.
Серые так обозлились, будто рысь перехватила у них не зайца, а лося. Они скалились, они клокотали от ярости, они закружились под деревом.
Держа в зубах зайца, Рисса наблюдала за волками. Немного выждав, начала есть. Облизываясь и поглядывая вниз, она видела, каким огнем горели эти шесть пар глаз. Ненавистью светились эти глаза. И завистью.
Это была вовсе не их добыча — рысь не украла убитого ими зверя. Но надежды отобрать у нее ужин не было никакой. И волки завидовали.
Даже при виде орла, терзающего добычу где-то на скале, на недоступной высоте, волки всегда раздражаются. Как будто никто, кроме них, не имеет права на добычу.
Сейчас они были голодны. Но волки умные звери. И они ушли. Ушли, понимая бессмысленность ожидания. Молча, цепочкой, след в след…
Солнечный день стоял над лесом. Резко крикнула сойка. Переливались голоса снегирей и синиц. Но Рисса не видела искрящегося снега. Днем она привыкла спать. В своей уютной пещере с узким входом она чувствовала себя спокойно. Сладкая дремота отяжеляла ей веки. Сквозь дремоту она хорошо слышала все, что происходило вокруг.
Скалистый холм, возвышающийся над лесом, имел уступ, который, углубляясь в скалу, образовывал пещеру, неглубокую, но достаточную для того, чтобы в ней могли спрятаться пять таких зверей, как Рисса.
При выходе из логова Рисса осматривала окрестности, замечая малейшее движение даже далеко внизу. Место было удобное, укрывало от непогоды, создавало почти незнакомое Риссе чувство покоя. Она дремала на сухой траве и на мягких остатках шкур пойманных ею зверей. Она любила подгребать под себя лапой эти шкуры. Они напоминали ей ночи охоты, вкусно пахли удачей, приятно щекоча ноздри уже слабым, хорошо знакомым запахом добычи. Но и без ароматной травы Рисса тоже не могла. Она пучками срывала ее неподалеку от пещеры, приносила в логово, не спеша жевала. Она знала вкус трав. А высыхая, травинки еще сильней пахли дурманным, горьковатым духом июля в самую ледяную и метельную пору.
За порогом логова сверкал день, а здесь было почти темно. Даже пронзительные звуки дня долетали сюда приглушенно и, натыкаясь на черные своды пещеры, глохли и умирали. Словно сама ночь притаилась здесь, в холодной глубине скалы, и, мерцая рысьими глазами, ждала своего часа.
Сумерки застали Риссу уже на ногах. Она мягко ступала по каменному карнизу скалы, пронзая жестким взглядом сгущавшуюся мглу. Прошла
И вдруг Рисса почувствовала чье-то быстрое приближение. Хотя звук летит быстрее самых быстрых лесных жителей, она, пожалуй, именно почувствовала, а не услышала это приближение. И поняла, что это где-то наверху, на деревьях. В одно мгновение Рисса взлетела на толстую наклонную сосну, туда, где можно было перехватить добычу.
Они возникли все-таки неожиданно, хотя Рисса напряженно ждала. Впереди, спасаясь, бешено неслась белка, ужас неминуемой гибели ускорял ее стремительные прыжки. И, настигая ее, следом легко мчалась куница, точно рассчитывая каждый бросок с дерева на дерево.
Рисса тотчас остановила выбор на добыче покрупнее. Пропустив белку, она резко спружинила и, вытянувшись, зависла в длинном прыжке. Она хотела схватить куницу на лету или хотя бы сбить ее лапой. Но быстрая куница вовремя заметила опасность. Уже в полете резко вильнула хвостом и пролетела чуть правее. Этого оказалось достаточно — рысь промахнулась.
Не всегда приходит удача на охоте. Рысь часто остается ни с чем — и после преследования, и после нападения из засады. Никто не хочет становиться добычей. Но в момент, предшествующий нападению, она уже словно бы чувствует в зубах свою жертву, ощущает ее вкус, запах ее крови. И когда неожиданно добыча ускользает, Рисса каждый раз испытывает недоумение. Удивление. Как же так? Ее добыча — ушла. Ее ужин — вдруг убежал по вершинам сосен. И Рисса редко преследует ускользнувшую добычу…
Воткнувшись в сугроб всеми четырьмя лапами, растерянно, как-то даже смущенно, смотрела Рисса вслед ушедшей кунице. Она слышала и белку, которая убегала в противоположную сторону, невольно спасенная рысью от гибели.
Затем, выбравшись на звериную тропу, рысь пошла дальше — спокойно и мягко, вслушиваясь в бездонную и зовущую тишину ночи.
Рисса промышляла постоянно в одной местности, на своих угодьях. Это был немалый кусок леса, примерно в два ночных перехода вдоль и поперек. Но участок поменьше, где она обитала и охотилась чаще всего, был ее любимым местом. Неподалеку протекал ручей, в котором она иногда купалась в жару, из которого любила пить холодящую горло воду. Ручей был чистым и быстрым, как все ручьи на севере. Он впадал в небольшое озеро. Другие рыси не имели права охотиться на ее участке леса, в ее угодьях. И по закону леса они не заходили на ее территорию — Рисса сурово наказала бы наглеца.
Северный лес, где жила Рисса, где она волею судьбы родилась, был просторен. Высокие сосняки на обомшелых песках, усыпанных сосновыми иглами, темные ельники в заболоченных низинах, заваленных буреломом, густые и солнечные березовые рощи — они звенели летом. И гудели зимой от ветра, трещали от мороза. Но согревали ее теплыми пушистыми снегами. И кормили. Кормили весь год. Каждый раз, просыпаясь, она радовалась лесу, шуму деревьев, плеску многочисленных озер, журчанию своего ручья. Иногда летом, на восходе солнца, она ловила рыбу в ручье. Долго стояла, замерев, подняв переднюю лапу. Ждала. Знала, что даже тень ее лапы не должна лечь на воду. Рыба тоже умела быть осторожной. Но рысь ее ловила. Улучив момент, поддевала лапой и выбрасывала на берег серебристую, трепещущую, всю в пятнышках форель-пеструшку. И тотчас ее съедала. Но это бывало летом.