Ритуал
Шрифт:
Фэй хватило одного взмаха руки, чтобы лист со стихотворением превратился в хлипкий бумажный кулек, в верхнем углу которого неожиданно занялось пламя.
— Кэсси, расскажи нам о нем. Что за красавчик так тебя разбередил — кто он? Нам же интересно!
Кэсси пришлось проявить чудеса реакции, чтобы увернуться от маленького факела, очутившегося прямо перед ее носом.
— Осторожно, — Дебора играла в этом спектакле роль доброго полицейского, — не надо слишком близко к волосам подносить.
— Позволь, но что такое «слишком»? — философски
Слишком — это когда огонь коснется Кэсси. Чтобы этого не произошло, девушка крутилась, как юла. Тлеющие клочки бумаги разлетались по закоулочкам. Пространство, в котором разворачивалось действие, накалилось до предела: в воздухе пахло жареным.
— О-йо-йой, вот это я понимаю. Действительно, близко. Хотя реснички все равно у нее чуток длинноваты, можно и подкоротить. Как считаешь, Дебора?
Кэсси пыталась вырваться, но силачка Дебора не поддавалась на мелкие провокации: чем больше сопротивлялась пленница, тем крепче она держала.
— Да отпусти же ты! — воскликнула героиня.
— А мне казалось, огонь тебе по душе. Посмотри на него. Что ты там видишь?
Кэсси, конечно, не хотела следовать указаниям черногривой бестии, но огонь действительно манил; она посмотрела на пламя. По-хорошему, бумага уже давно должна была догореть, но почему-то она все еще полыхала.
«Желтым, — подумала девушка. — Желтым и оранжевым. Вовсе не красным, как это обычно описывается».
Все ее органы чувств сейчас были настроены только на огонь, каждый по-своему: осязание наблюдало за тем, как жар пощипывает щеки; слух подмечал едва уловимый звук скручивания догорающей бумаги; обонянию предоставлялась возможность наслаждаться сомнительным запахом гари; зрение тоже полностью сосредоточилось на маленькой огненной феерии.
Серо- желтое пламя, снизу синее, как на зажженной газовой горелке, менялось каждую секунду своего существования, и каждую же секунду устремлялось ввысь, посылая в небо потоки энергии.
«Огонь — это энергия», — подумала Кэсси.
Она почти физически почувствовала сущность «красного цветка»: та не походила ни на бескрайний покой неба и моря, ни на затаившуюся целостность земли — нет, то была энергия действия, сила натиска и захвата.
— Да, — прошептала Фэй, соглашаясь с мыслями героини.
Ее хрипловатый голос вывел Кэсси из транса.
«Соберись!» — скомандовала себе девушка…
И все — огненным фантазиям пришел конец.
«Вот что происходит, когда не спишь ночами. Начинаешь быстро уставать, силы уходят, а глюки приходят».
Из глаз опять градом хлынули слезы: они беззастенчиво заливали скулы, щеки, подбородок.
— Ой-ой-ой, она же совсем еще ребенок! — защебетала Фэй, но в голосе ее появились новые нотки, теперь в нем чувствовалось отвращение. Отвращение и что-то, напоминающее разочарование. — Давай, малышечка, я знаю, ты можешь пошибче… наплачешься всласть, все горести и вытекут.
Кэсси не нужно было уговаривать: слезы лились не переставая, и капали, капали на подступающую все ближе горящую бумагу: капали и шипели, капали и шипели… Мысли отступили, остался один только ужас: загнанное животное, жалкое загнанное животное, без права на надежду…
Почти труп… труп…
— Что ты делаешь?! Отпусти ее сейчас же!
Голос явился из ниоткуда и еще пару секунд нимало не заботил героиню; куда больше сейчас ее занимал огонь: он ярко вспыхнул и потух, в мгновение ока превратившись в горстку грустного серого пепла. В руках у Фэй остался лишь обугленный ошметок бумажного кулька.
— Я сказала, отпусти ее! — рядом с Деборой вспыхнуло что-то яркое: не огненной природы — прохладнее, и не солнечной — спокойнее, скорее лунной — яркое, ровное свечение, похожее на то, что озаряет землю в полнолуние, приносит тепло, спокойствие и надежду.
Это была она.
Диана, викторианская принцесса, девушка с золотыми волосами. Кэсси пребывала в таком шоке от бешеной череды последних событий, что смотрела на златовласку так, будто видела ее впервые. И изучала.
Ростом та была почти с Фэй, но на этом их сходство заканчивалось: Фэй была пышной, Диана — стройной; брюнетка носила красное, златокудрая — белое; у Фэй была густая черная грива, у Дианы — длинный, гладкий, струящийся шлейф волос, заливающий близлежащие окрестности солнцелуноподобным сиянием.
И, что говорить, Диана была красива до неприличия: красива по-настоящему, вблизи — еще лучше, чем издалека. Ее оппонентка, как уже неоднократно упоминалось, тоже была непозволительно хороша, однако красота их была настолько разного свойства, что для сохранения правды жизни пришлось бы придумать второе слово. Удивительные медовые глаза Фэй пленяли, не делая пленника счастливым; от нее хотелось бежать — немедленно и, желательно, подальше.
Диана же, на контрасте, была сама легкость и прозрачность, словно мозаика тончайшей венецианской работы. Ясные зеленые глаза казались подсвеченными изнутри, подернутые розоватым румянцем щеки сияли свежестью, которой не купишь ни за какие деньги и, тем более, не добьешься косметикой. Все свое, натуральное, стопроцентное.
Возмущение ее не знало пределов: глаза сверкали молниями, голос, оставаясь чистым и музыкальным, кипел от негодования.
— Я сразу почуяла неладное, как только узнала, что ты передала через Тину записку, — возмущалась она. — Но чтобы до такой степени!!! Дебора, в последний раз повторяю, отпусти ее!
Хватка неохотно, но верно ослабевала.
— Ты что, не видишь? Ты ей чуть руку не вывихнула! — гневалась добрая фея. Непонятно откуда взявшимися бумажными платками она стала оттирать пепел, а заодно и слезы с лица Кэсси. — Как ты себя чувствуешь? — тон ее постепенно смягчался.