Ритуал

Хайц Маркус

— Я застал вас врасплох? — Он протянул ей корзинку с круассанами. — Хватайтесь за шанс. Вероятно, другого не представится.

— Ну, если так.

Встав, Северина забрала у него корзинку и повела в женский туалет. Эрик даже не попытался разыграть удивленное сопротивление. Толкнув его в ближайшую кабинку, она вошла следом и заперла дверь.

— Клянусь, я в жизни ничего подобного не делала. — Потом ее ладонь легла ему на ремень. — Все дело только в тебе.

Она поцеловала его, ее рука скользнула под черный пуловер, пальцы погладили стальные мускулы. Эрик неприязненно сообразил,

что она обращается к нему на «ты». Она преодолела первый барьер, и это ему совсем не понравилось.

— Значит, вы все-таки проститутка?

— Это я сделала бы и без двадцати тысяч. — Она улыбнулась. — Твой мобильный на сей раз выключен? Или ты найдешь другую причину исчезнуть?

— Он не зазвонит.

Его руки скользнули под ее водолазку, стянули бюстгальтер и поиграли сосками, которые затвердели под его пальцами. Он поцеловал ее шею — бешено и требовательно, что вызвало у нее сдавленный смешок, полный похоти и удивления. Прижав ее к двери, он целовал ее страстно и ласкал грудь. Он не давал ей ни секунды покоя, пока по ее учащенному дыханию не почувствовал, как ей это нравится. Тогда он внезапно развернул ее; задыхаясь, Северина оперлась обеими руками о сливной бачок, а он тем временем стянул с нее брюки и стринги, чтобы начать ласкать.

Северина тихонько охнула, совершенно отдалась наслаждению. Эрик воспользовался ее страстным забытьем, чтобы надеть кондом. После вошел в нее. При первом оргазме она нажала на спуск воды, чтобы заглушить тихий вскрик, при втором от экстаза про это забыла и позаботилась, чтобы о ее счастье узнало все «Кафе Жентиль».

Осторожно высвободившись, Эрик поцеловал несколько раз ее голую спину. Пока он застегивал штаны, Северина рухнула на крышку унитаза. Ее глаза заволокло пеленой. Она запрокинула голову, от чего растрепанные светлые волосы рассыпались по плечам, и вздохнула:

— Ах ты черт возьми.

— Именно это я и хотел сказать, — отозвался он, глянув на часы. — Мне надо бежать. — Он поцеловал ей руку. — Для меня это было большим удовольствием. И я не лукавлю.

Открыв задвижку двери, он кивнул разыгрывавшим занятость дамам с сумочками и наборами для макияжа, стоявшим перед большим зеркалом, и был таков.

Глава 7

9 января 1765 г., в окрестностях Овера» монастырь Сен-Грегуар, юг Франции

Пьер смотрел на закрытую дверцу часовни для пилигримов, вход в которую открывался из внешней стены монастыря. Неохотно сняв с плеча мушкет, он прислонил его к серому камню и лишь потом толкнул посеревшую от непогоды дверь и безоружным ступил внутрь.

Скромный дом Божий, как и все строения этой местности, возведенный из гранитных валунов, едва-едва освещали огоньки двух свечей. Скудного света зимнего дня, проникавшего в витражные окна и розетку над входом, не хватало, чтобы развеять мрак по углам, в котором скрывались ряды ниш вдоль среднего прохода.

Стянув с головы треуголку, Пьер провел рукой по коротким черным волосам и потянул носом воздух. Пахло холодным ладаном и копотью свечей, к которым примешивались запахи сырого камня и дерева, внушая почтение, в котором искали путь к Богу благочестивые.

Молодой человек выдохнул, и в холоде часовни заклубилось отчетливое облачко пара. Он так надеялся, что будет в часовне один, что никто не подсмотрит, как он молится. Из-за отца и младшего брата имя Шастелей редко связывали с благочестием. Прихожане обязательно бы его рассматривали, перешептываясь, начали бы распространять про него разные небылицы.

А Пьеру совсем не хотелось, чтобы о его посещении монастыря узнал отец. Отцу он сказал, что пошел искать следы бестии, но ноги будто сами принесли его в окрестности монастыря Сен-Грегуар. Завидев впереди на холме строение, манившее безопасностью, ощущением убежища и знаком креста, Пьер просто не мог устоять. Они вернули ему сладкие воспоминания о любви матери, учившей его молиться.

Свернув в левый боковой проход, Пьер старался ступать как можно тише, не скрипеть сапогами и не топать на пути к статуе святого Григория. Опустившись на колени, он склонил голову, так что черные волосы упали ему на лицо, и закрыл глаза. Сложив руки, он пробормотал первые несколько «Отче наш», а после:

— Господи Боже, забери у меня лихорадку, которой заразила меня бестия и которая лишает меня разума и чувств. Я не знаю, что творю, когда она на меня находит. Иногда у меня кровь на руках, а напротив сидит Антуан, смотрит на меня, но меня не видит. Сними с нас проклятие! Мне страшно, я боюсь снова убить невинных.

От отчаяния у него выступили на глазах слезы. Горячие капли сбегали по его выбритым щекам, падая на плащ. Ему вспомнились все те места, где в последние дни нанесла удар бестия. Три маленькие девочки в Сен-Жюэри, в Монсарже и Рьеторе были знакомым образом растерзаны, и минимум в одном случае это не могла быть та самая бестия. А значит, или он, или Антуан повинны в смерти людей. «Или это были мы оба?» Его руки судорожно сжались. Пьер громко всхлипнул.

— Господи, возьми меня к себе! Я больше не вынесу!

— Мсье? Может, вам позвать кого-нибудь из сестер, мсье? — спросил юный девичий голос.

Пьер поднял голову. За пеленой слез он не мог разобрать ничего, кроме светлого пятна в обрамлении темной материи. Утерев слезы рукавом, он с трудом поднялся на ноги, которые затекли и онемели. За страстной молитвой он совершенно потерял чувство времени.

— Вы…

Поразительно прекрасное лицо девушки, которой никак не могло быть больше семнадцати лет, лишило его рада речи. В желудке у него разлилось тепло, но совесть тут же предостерегла, что в доме Божьем не место для распутных мыслей.

Смущенно улыбнувшись, девушка потупила голубые глаза.

У вас язык отмерз, мсье? — Из-под темной ткани выбивались пряди русых волос.

— Простите, — извинился он. — Я увлекся молитвой, а когда я услышал ваш голос, то решил, что небо послало мне ангела, чтобы избавить от злых мыслей. — Едва эти слова сорвались с его губ, он сообразил, как они похожи на заигрывание. — Но, прошу, не поймите меня неверно, — попытался он спасти положение и почувствовал, как заливается краской. — Я не хотел вас смутить. Я… мне уже лучше. — Он, смирившись, вздохнул. — Что бы я ни сказал, это покажется нам бормотанием глупца.