Рижский редут
Шрифт:
Но если Луиза не явилась и не дала о себе знать, значит, она мертва.
Наша незнакомка была православной. Даже если Луиза католичка, вряд ли православная девица пойдет ставить свечки за упокой ее души в католический костел. Ближайшим нашим храмом был Алексеевский, туда я и отправился наудачу, решив, что в Петропавловский собор незнакомка вряд ли пойдет – сейчас в Цитадель по случаю войны так просто не впускают.
Очевидно, я все же заразился логикой от Бессмертного. Девица действительно была в Алексеевском храме, неподалеку от канунника, стояла там, закутавшись в темную шаль. Я не знал, как ее окликнуть, подошел и коснулся
Мы отошли в самый темный угол, и я шепотом объяснил ей, что лучше бы перебраться в Цитадель до приезда Розена, а там – как он решит.
– Какое мне дело до Розена? – строптиво спросила незнакомка. – Я выполняю свой долг, а его мнение мне безразлично!
– Неразумно оставаться там, где вас в любую минуту могут убить, – отвечал я. – Человек, которого вы преследуете, наш общий враг, и господин Розен найдет способ с ним покончить.
– Это моя прямая обязанность, именно моя. Теперь, когда Луизы больше нет…
– Отчего вы в этом так уверены? – спросил я.
– Она мне снилась. Я точно знаю, что ее уже нет в живых. Она во сне произносила имена – как будто я могу их забыть… но к ним теперь следует прибавлять и ее собственное имя… Скажите, Морозов, как мне быть?
– Немедленно отправляться вместе со мной в Цитадель.
– Да нет же! Как мне, православной, молиться за упокой души католички?
Этого я не знал. И мы еще долго шептались в храме, пока я уговорил ее хотя бы встретиться с Бессмертным. Я уповал на его несокрушимую логику, хотя и сомневался, что упрямая незнакомка согласится действовать логически.
Мы пришли в порт к йолу Дружинина и обнаружили его готовым к отплытию. Два десятка канонерских лодок отчаливали и выходили на фарватер.
– Что стряслось? – спросил я Бессмертного, стоявшего на причале.
– Казаки прислали донесение. Возле Икскюля неприятельские части спешно форсировали реку и захватили городишко. Мы идем в рейд, берем с собой пехоту. На головном судне – сам Шешуков, к нам присоединятся лодки с Даленхольма. Я беспокоился, что не дождусь вас. Но у нас уже нет времени для устройства в лазарет. Сударыня, я настоятельно советую вам взойти на борт йола. Тут вы, невзирая ни на что, в полнейшей безопасности.
Мало кто из женщин охотно пускается в плавание. И я ожидал решительного отказа. Но незнакомка неожиданно легко согласилась и только беспокоилась, что замерзнет на воде.
Бессмертный обещал снабдить ее шинелью и сдал с рук на руки Дружинину, который со всей комической грацией старого холостяка принялся устраивать гостью на своем судне.
– А в лазарет идти не хотела, хоть убей, – сказал я Бессмертному.
– Полагаю, что на этом свете я женской логики не пойму, а разве что на том, – отвечал он. – Что касается госпожи Филимоновой, она доставлена в безопасное место со всеми своими саквояжами. Но вам там теперь лучше не показываться.
– Сам знаю!
Бессмертный позвал меня на йол. До завтрашнего дня у меня никаких занятий ни в Рижской крепости, ни в предместьях не было. Я поднялся на судно, где теперь был полный состав экипажа – двадцать два человека, да еще дюжина пехотинцев. Дружинин покосился на меня, он никак не мог понять, что я за создание. И мы двинулись в путь, вверх по Двине.
Незнакомка, накинув на плечи серую шинель, устроилась на корме. На коленях у нее лежал пистолет, без которого она, оказывается, и в храм
Я хотел было сказать ему, что он болван редкостный, что оставил во время похода вверенную ему лодку с экипажем и за это получит кучу неприятностей, но посмотрел в лицо своему буйному дядюшке и промолчал…
К счастью, вмешался Бессмертный, и правильно сделал, потому что положение было уже трагикомическим: Артамон стоял, лишившись дара речи и глядя на незнакомку, а она тоже смотрела на него и молчала.
– Вихрев, прекращайте это дезертирство и возвращайтесь к себе, – сказал Бессмертный. – Иначе я переберусь к вам и уж точно найду важные упущения по канонирской части!
Но при этом он усмехался.
После Даленхольма до Икскюля островов не было, разве что какие-то мелкие прибрежные, и наша флотилия растянулась на две версты. Если бы не война – это была бы премилая увеселительная прогулка. Лодки несколько перестроились, и Артамон вел свою сразу за нашим йолом. Он стоял на носу и глядел отнюдь не на неприятельский берег (мы как раз проплывали мимо холма, из-за которого можно было ждать нападения; впоследствии я узнал, что там располагалось древнее городище), а на корму нашу, прикипев взором к незнакомке. Она всячески показывала вид, будто не замечает этого огненного взора и внимательно слушает дружный плеск весел, а все же тайком поглядывала на моего бешеного дядюшку, и я даже забеспокоился: коли он ее так просто покорил, не кончится ли эта страсть через две недели?
И все же я был счастлив в тот день, когда наши лодки шли к Икскюлю; я был счастлив, стоя на корме, потому что видел лейтенанта Артамона Вихрева, его широченные плечи и бездумно-блаженную улыбку; потому что знал: следом идут две лодки моего племянника Алексая Суркова, а за ними – разуваевские лодки и йолы, и у всех нерастраченные боеприпасы, а гребцам помогают пехотинцы, так что на каждое весло чуть ли не по пять человек, и на носу, и корме каждого судна стоят заряженные орудия, ждущие лишь приказа «Пли!». Я был счастлив потому, что ярко светило солнце, и нужный ветер наполнял наши паруса, и речная свежесть пьянила голову лучше всех ароматов в мире, и весла двигались дружно и бойко, и на головном судне звучала старая добрая песня о молодом матросе, который паруса снастил, и негромко подпевал ей седоволосый Иван Николаевич Дружинин. Шла война – а я был счастлив, не странно ли это? Не знаю, как прекрасные читательницы, а мужчины меня поймут.
Я был счастлив, что рядом сидела красавица с пышными, слегка рыжеватыми волосами, в накинутой на плечи шинели, из-под которой выбилась и летела по ветру длинная шелковая шаль; я был счастлив оттого, что она мне не принадлежала и принадлежать не будет, но ее любит лучший мой друг, любит самозабвенно, и она, кажется, тоже полюбит его. Такое случается в молодости – и дай Бог, чтобы это чувство испытали однажды мои сыновья…
Икскюля мы достигли к вечеру, уже на закате, пройдя от Риги четырнадцать миль. Это был крошечный городишка, имевший тем не менее развалины замка на речном берегу и каменный храм. Его одним из первых построили немцы в те самые рыцарские времена, когда они захватили Лифляндию.