Рижский редут

Трускиновская Далия Мейеровна

Мы опомнились наконец и побежали следом. Один лишь похмельный эскулап остался стоять на краю площади, хотя он-то и должен был, скорее всего, нам потребоваться. Впереди несся Артамон – он, при всем своем богатырском сложении, бегал отлично, – за ним, чуть приотстав, я, за мной Разуваев, и лишь за нами, соблюдая субординацию, Гречкин со Свечкиным и Сидор.

Сурка явственно заносило влево, и от него уже шарахнулся строй пехотинцев, еле успели отскочить две хорошо одетые дамы, рухнул наземь задетый им разносчик, торговавший пирогами с лотка. Навстречу же тащилась фура, и столкновение, казалось, неминуемым. Вдруг с правой стороны улицы к нему подбежал человек в темно-зеленом мундире и белых панталонах – наш, флотский! Он схватил Сурка примерно так, как кавалер даму в вальсе, и резким сильным движением поворотил его вокруг себя. Проклятый селерифер выскочил из-под моего ошалевшего племянника, проехал сам по себе до стены дома, ткнулся в нее и грохнулся на мостовую.

Мы подбежали и увидели черную дыру, в которую едва не влетел Сурок. Это было довольно большое подвальное окно, открытое для загрузки дров. А дрова везла фура, с которой наш родственник чудом не столкнулся.

– Благодарность наша, товарищ!.. – начал было Артамон и смолк.

Сурка держал в объятиях тот самый сержант Бессмертный, о коем родственники мои и вспомнить не могли без кислой мины, он же – Гореслав Карачунович, он же – Канонирская Чума.

– Тур вальса окончен, – сказал сержант, выпуская из своих объятий Сурка. – Честь имею!

Засим он высокомерно отряхнул свой мундир и ушел в сторону замка. Сурок глядел ему вслед, разинув рот.

– Ну, опомнился ты, или встряхнуть тебя хорошенько? – спросил я, уже мало беспокоясь, что подумают прохожие.

– Он назвал меня дураком! – воскликнул бедный мой племянник.

– Дурак и есть! – рявкнул дядюшка Артамон. – А второй дурак… Где второй дурак?!

Но Разуваев куда-то исчез.

– Он мне за это заплатит! – сказал Артамон. – За такое стреляются, черт возьми!..

– Нам сейчас только поединка недоставало, – отвечал опомнившийся Сурков. – Ты воображаешь, что сейчас начнется? Эта моровая язва донесет на нас – что будто бы из-за нас случился переполох на Замковой площади и чудом не пострадали лошади! Вот что значит кататься на недоделанном селерифере. Будь у него лошадиная голова – кони бы не испугались…

– Первым делом об этом донесут казаки, – заметил я.

Свечкин меж тем поднял и подкатил к нам селерифер.

– Казаки нас не знают, они нас никогда не видали, – возразил Артамон. – Сейчас прибыло столько флотских, да и пехоты, кстати, тоже, что запомнить все наши рожи может разве ангел небесный, а он, кажись, в казаках служить не нанимался. А вот Кощею Бессмертному мы прекрасно известны!

– Надо спасать селерифер! – всполошился Сурок. – Нам-то что, изругают и простят, а он в опасности.

– Вот и замечательно, – отвечал я. – Из-за твоего селерифера я бегал по Замковой площади самым дурацким образом. А если меня приметили и опознали?

– Так что же мы тут стоим? За мной! – приказал Артамон и устремился по Большой Замковой сам не ведая куда. Мы поспешили следом – он прав, надо поскорее убраться подальше от Свинцовой башни.

– Я буду только рад, если твое чудище разломают и употребят для костра! – говорил я на ходу племяннику своему. – Ты с ним или под суд попадешь, или на тот свет однажды отправишься!

Артамон заворачивал за все углы, что попадались ему навстречу, мы от него не отставали. Наконец он встал, повернулся к нам и спросил:

– Братцы, а куда это нас занесло?

– Тебе в плечах не жмет? – в свою очередь спросил я, сравнивая ширину улицы с богатырской статью своего дядюшки. Казалось, ему тут и повернуться-то опасно – не снес бы плечиком каменную стенку.

Это была улица Розена – даже в Риге, где далеко не всюду две кареты разъедутся, она считалась очень узкой.

– Жмет, – согласился он. – Я моряк, Морозка, и в этих каменных расщелинах чувствую себя препохабно. Ты-то поди, уж привык. Ты-то сам моряком себя никогда не считал.

– Ну что ты такое городишь? – с досадой спросил я. – Как будто я не был с тобой в походе…

– Но ты не моряк. Ты и в Роченсальм-то повлекся за мной потому, что я едва ли не за шиворот тащил тебя…

– Нашел время для мемуаров! – прервал его Сурок. – Нужно немедленно перетащить селерифер на Малярную улицу, вот что!

– Среди бела дня?! – хором спросили мы его.

Вообразив физиономию герра Шмидта, глядящего, как в дом к нему затаскивают и тянут вверх по лестнице двухколесного урода, я невольно расхохотался.

– Иначе он пропадет!

– Невелика беда! – буркнул Артамон. – Зато ты уцелеешь.

– Ступай, коли так! – выпалил обиженный Сурок. – Я сам доставлю селерифер на место!

Тут бы нам с Артамоном и сказать ему, что он может довести своего деревянного урода до Малярной улицы даже в одиночку; что это ярко-красное чудище – не особа королевской крови и в свите не нуждается; что Свечкина с Гречкиным вполне довольно, чтобы втащить селерифер по лестнице или хоть доставить его во внутренний двор, где затолкать в сарай. Но нет – мы потащились вместе с моим драгоценным племянником!

У меня хватило ума повести нашу нелепую процессию самым долгим и, как мне казалось, самым безопасным путем, не выходя ни на Ратушную площадь, где в это время дня был рынок, ни на Известковую улицу, ни даже на Господскую или Ткацкую. Я решил пройти сквозь ту часть города, где стояли каменные склады, и оттуда по Большой Кузнечной быстренько выйти к Малярной. То есть я выбрал улицы узкие и немноголюдные, где мало возможностей налететь на офицеров, гарнизонных или же морских.

Офицеров нам по дороге не попалось, и процессия наша как-то незаметно перестроилась. Узость улиц тому способствовала. Впереди шагали мы трое, переругиваясь по поводу селерифера. Сзади матросы катили его, замыкал колонну плотник.

– Вот тут, сдается, я впервые слышал ночью «Марсельезу», – прервав свою филиппику в адрес доморощенных Кулибиных российского флота, сказал я. – А может, и не тут.

“Ты не пытался найти тот амбар, где пустил в ход кортик? – спросил Артамон.

– Нет.

Я не мог и не хотел объяснять ему свое состояние. Мне казалось, что подойди я к тому амбару – что-то непременно меня выдаст. Очевидно, полицейские, утверждая, что убийца всегда приходит на место злодеяния, все же ошибались.

– Но странно, что русский человек вздумал выдать тебя полиции, – заметил Сурок. – И только потому, что ты занял его тюфяк и укрылся его одеялом.