Рижский редут
Шрифт:
Если бы Бессмертный дал мне подумать еще несколько мгновений! Но он, решив, что я высказал все, известное мне о Яшке, заговорил об ином – принялся выкладывать мне портовые новости. Они действительно оказались весьма любопытными.
Наши отцы-командиры перешли в нападение. Вахты на фарватере от Дюнамюнде до Любексхольма и база на Даленхольме служили целям обороны. Враг обретался в Курляндии, к самой Риге не подходил, стало быть, следовало искать его там, где он находится. Поэтому канонерские лодки принялись осваивать новые водные пути – бродить вдоль побережья залива, доходя до селения Шлок, и забираться в устье Курляндской Аи. Там они отыскали-таки неприятеля и возможность подлинных военных действий. Сам Шешуков бесстрашно ходил в эти рейды.
Кроме того, фон Эссен придал флоту пехотинцев из отряда Бриземана, и это было самое мудрое из того, что он в последнее время совершил. Бриземан сам хотел действовать вместе с Шешуковым. У него набралось под тысячу человек гарнизона и волонтеров, они пешим порядком дошли до Вороновой корчмы, а там их подобрали канонерские лодки, которыми командовал капитан Развозов, и немалый отряд, в коий вошли также три английских бота под командованием капитана Стюарта, отправился к Шлоку.
– А что Лезь-на-фонарь? – спросил я.
– В Курляндии со своим отрядом. От него получено приказание – чтобы Развозов шел на соединение с ним. Этот не пропадет…
Чем кончился рейд, Бессмертный еще не знал. Но был уверен, что и Развозов, и Левиз-оф-Менар найдут друг друга и наделают беды неприятелю. Во всяком случае, близко к Риге его не подпустят.
– Диковинные дела творятся в этом городе, – сказал я. – Одни жизни не щадят, чтобы не сдать его врагу и не пропустить Макдональда с корпусом Граверта на Санкт-Петербург. А другие ждут неприятеля чуть ли не с хлебом и солью.
– Кто это ждет неприятеля с хлебом и солью? – спросил заинтригованный сержант.
– Почем я знаю! Только я уже в третий раз слышу здесь «Марсельезу».
“То есть как?
Я рассказал ему, что дважды незримые голоса исполняли вражеский марш в самой Риге, под землей, а в третий раз – уже и на земле, за стеной корчмы.
– И вы не попытались выяснить, что это за певцы?
– Я заподозрил было двух мальчиков иудейского вероисповедания. Но уж больно это диковинно, здешние евреи, поди, и слова-то такого не слыхали – «Марсельеза».
– Может, нет, а может, и слыхали. Вы сим вопросом не интересовались, а я знаю, что во Франции объявлено евреям полное равноправие со всеми гражданами. Логично было бы рассудить, что они ждут от Бонапарта тех же законов для Лифляндии.
– Ах, черт! – воскликнул я. – Так это же предательство!
– Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше, – меланхолически отвечал Бессмертный. – Чем вы собираетесь заниматься в ближайшее время?
Этого я не знал – я полагал, что он даст мне какие-то указания к действиям.
Он посоветовал сходить к складу Голубя еще раз и с той же историей про морковку и лук. Но постараться заставить амбарных сторожей рассказать, как был найден раненый Яшка, кто его забрал, а если повезет – куда его переправили.
– Воля ваша, Бессмертный, я уже несколько поднаторел во вранье, но тут даже не знаю, как подступиться, – честно отвечал я.
Потом я догадался, в чем беда. Когда я слонялся по Петербуржскому предместью и изобретал всякие байки, чтобы напасть на Яшкин след, я был сам себе хозяин, мысль моя совершала вольный полет, и это даже служило некоторым развлечением. Сейчас же Бессмертный, хоть и не приказал мне напрямую идти к складу и выдумывать вранье, однако ж это его, а не моя затея – вот новые враки и не рождались.
Он задумался.
– Если бы время можно было обратить вспять! – неожиданно сказал он. – Тогда вы, Морозов, в первую свою вылазку указывали бы приметы не своего дедушки, мирно проживающего в родовом имении, а мнимого свечного торговца!
Видимо, в прошлом у Бессмертного были какие-то весомые неприятности – я не думаю, что человеческий голос способен нарочно изобразить столь живую тоску. Тем более, голос сержанта, человека зрелых лет, уравновешенного и несколько склонного к ехидству.
Вдруг он оживился.
– Слушайте, Морозов, а не могли бы вы изобразить простую душу?
– То есть как? – я даже растерялся.
– А просто – прийти с целью подкупа, сунуть сторожу пятак и с пресерьезной миной объявить ему, что-де обо всем догадались. Что обманщик ваш и есть тот раненый, которого нашли в каморке под самой крышей. Сторож, разумеется, обзовет вас дубиной стоеросовой. Вы не обращайте внимания и требуйте, чтобы он вам растолковал, кто и куда уволок вашего мошенника. Наконец, раз пятнадцать обозвав вас дураком и бестолковой чучелой, сторож скажет вам правду – чтобы избавиться от вас, во-первых, и чтобы вы сами убедились в своей ошибке, во-вторых. Главное тут – не потерять терпения. Не бойтесь, околесица ваша подозрений не вызовет. К тому же, русский народ дураков любит. Вас и пальцем не тронут.
– Сами-то вы русский, Бессмертный? – слегка обиделся я.
– Православный, – отвечал он. – А коли делить мою кровь на составляющие, любой французский повар в отчаяние придет – две доли того, шесть долей сего, одна доля разэтакого. Я как-то из любопытства считал: может ли человек быть ровно на треть, положим, гишпанцем. Не получается.
– Как это не может? – спросил я. – Допустим, у него прадедушка коренной гишпанец, а отец прабабки с другой стороны – гишпанец на четверть, и еще кто-то затесался, так ежели сложить все эти дроби…
“Не получается.
Бессмертный так это произнес, что во мне родилось желание противоречить. И я постановил для себя, что непременно, раздобыв бумагу и перо, произведу эти расчеты. И попросил его о содействии, но про гишпанскую кровь умолчал, а сказал, что хочу начертить план улиц, прилегающих к складу Голубя, а также тех, где слышал, как под землей поют «Марсельезу».
В конце концов Бессмертный отправился прочь, видимо, покупать свечи. Он дал мне слово, что пошлет записку на Даленхольм, где мои родственники стояли в дозоре, готовые всякий миг двигаться наперехват противнику, вздумавшему форсировать Двину. И я не позавидовал бы тому, кто подвернется им под горячую руку. Особливо, если это будет рука племянника моего Суркова, сильно раздосадованного утратой селерифера и обещанием Бессмертного вернуть треклятый самокат только после победы.