Робин Гуд

Гершензон Михаил Абрамович

– Ну, теперь я могу не спешить, – облегчённо вздохнул отец Тук.

Он накинул на плечи плащ и зашагал по дороге. Солнце выбилось из-за туч у самого горизонта, посылая вдогонку стрелку длинные, узкие полосы света. Дорожные кочки заиграли золотом; тощая тень, смешно покачиваясь, побежала впереди отца Тука. Отец Тук был ещё в лесу, а тень – на опушке; отец Тук – на опушке, а тень – на лугу; отец Тук – на лугу, а тень побежала уже по медной щетине сжатого ячменя.

Запряжённая четырьмя парами волов, тащилась по полю повозка с камышом.

«Никак, во всей Шотландии не

осталось камыша, чтоб навить ещё один такой воз», – подумал отец Тук.

Рядом с возом тащился крестьянин на крошечной лошадёнке. Он сидел боком на её костлявом хребте, босыми пятками выбивая дробь по едва прикрытым шкурой рёбрам. Лицо пахаря было все в морщинах и горело на солнце, как еловая кора.

– Слышь, молодец, не продашь ли своего скакуна? – окликнул крестьянина отец Тук.

Тот удивлённо вытаращил глаза.

– А? Чего? – спросил он, повернувшись к стрелку и приставив к уху ладонь.

– Продай своего коня! – повторил отец Тук погромче.

Крестьянин затряс головой:

– Не продажный.

– Не хочешь продать – подари, – весело сказал отец Тук.

Две золотые монетки заблестели у пахаря в руке; оправившись от удивления, он принялся отбивать поклоны щедрому монаху.

Отец Тук взял лошадь за холку и взгромоздился ей на спину.

– Господи боже! – закряхтел он. – У этой клячи хребет острее меча: чего доброго, разрежет тебя на две половинки! Но! Но! Но! – подгонял своего скакуна отец Тук, корчась и морщась при каждом толчке. – Мне, конечно, простятся все грехи за эту муку. Крестоносцы вот хвалятся, что сарацины в святой земле сажают их на кол. Посидели б они на такой скотине! То-то крестьянин сидел на ней боком.

Он попытался сесть боком и сам. По хребет скакуна становился острее с каждым шагом, и как ни садился святой отец, он не мог избавиться от мучений. Тогда отец Тук скинул с себя лохмотья и покрыл ими спину лошадёнки, точно седлом. Нахлёстывая прутиком злополучную клячу, он доехал до перекрёстка, где дорога сворачивала на Сайлс.

Холодный ветер обдувал голую грудь монаха. У него была теперь только одна забота – подтягивать то и дело сползавшее седло. К ночи он подъехал к сторожке Чёрного Билля. Звонкий лай собак встретил его. А яркая луна осветила весёлую картину: на лужайке перед лесной сторожкой, окружённые тесным кольцом собак, лежали два человека: лесничий Чёрный Билль и гонец сэра Стефена. Они не смели пошевельнуться, потому что при малейшем их движении сорок зубастых пастей поднимали грозный храп. Конь гонца, волоча по земле недоуздок, пощипывал травку в придорожной канаве. Отец Тук не спеша натянул плащ на плечи, потом потрепал вожака по шее.

– Дай тебе бог здоровья, Волк! Смирно, собаки! Лежать!.. Тебе, Чёрный Билль, отдохнуть невредно – небось притомился на королевской службе. А тебя как зовут, старина? Как?.. Эдвард из Дэйрволда? Дай сюда мне письмо шерифа… Нету? Что ж, я даром страдал от самого Ноттингема?

Но письмо, конечно, нашлось, как только все сорок псов по слову монаха вскочили со своих мест и застыли, ожидая дальнейших приказаний. Этой минутой воспользовался Чёрный Билль: в два прыжка он очутился на пороге своей сторожки

и захлопнул тяжёлую дубовую дверь, прежде чем псы успели ухватить его за пятки.

– Вот уж неприветливый хозяин! – проворчал отец Тук, пряча в карман трубку пергамента. – Ну да не беда, мы скоро будем в Дэйрволде. Помнится, есть там харчевня «Золотой бык». Там и прочтём шерифову грамоту за кружкой доброго эля… Волк, домой! Домой, щенята!.. Ты, старик, шагай куда хочешь, да смотри не путайся под ногами: попадёшься снова – не пощажу!

Он вскочил на лошадь гонца и погнал её к Дэйрволду.

8. О ТОМ, КАК ОТЕЦ ТУК ПОПАДАЕТ ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ

Богатым все – земля, и лес,

И солнце, и вода.

Но, видит бог, настанет срок —

И сгинут господа.

С четырёх сторон вокруг замка сэра Стефена горели костры. Огненные мошки улетали в ночную темь. Робин Гуд и Билль Белоручка переходили от костра к костру. Вилланы спали у огня на вязанках хвороста, на сене, на сорванных с петель дверях. Но спали не все. Часовые расхаживали между кострами, не спуская глаз с подъёмного моста и стен манора; бодрствовали многие и у костров: кто следил за огнём, кто подковыривал обувь, кто оттачивал на камне железный прут.

– Как же ты раздобыл столько луков и мечей, Белоручка? – окликнул Билля один из парней.

Билль обернулся, и широкая улыбка осветила его лицо. Он узнал в говорившем своего племянника Эльфера. Юноша, голубоглазый и рыжий, был только на пять лет моложе дяди.

– Как ты назвал меня, мальчик? – с напускной строгостью спросил Билль.

– Так, как все мы зовём вожака из Сайлса! – не задумываясь, ответил юноша; он горд был, что, как взрослый, принимает участие в борьбе.

Билль рассмеялся.

– Ну ладно. Зови и ты, как все. О чём ты спросил меня, Эльфер?

– Говорят, ты добыл где-то пропасть луков и мечей. Где ты взял их, дядя?

– Рыцарь один подарил.

– Какой же это рыцарь поможет виллану оружием? Господа всегда стоят друг за дружку. Если бы мы так же дружно держались, от господ давно не осталось бы и на племя. Со всеми бы сладили: головы прочь, а землю себе. Ни тебе барщины, ни податей, ни оброка! Нет, правда, скажи, где ты взял оружие, Билль?

– Любопытен ты, Эльфер, однако. Слыхал про такого рыцаря – сэра Ричарда Ли?

Юноша подался вперёд, отставив в стороны острые локти.

– У сэра Ричарда Ли, что в Вирисдэле?

– Это его совет, – кивнул Белоручка на Робин Гуда, присаживаясь на колоду рядом с племянником. – Знаешь, наш Робин каков: в мишень не промажет, и песню скажет, и с бубном спляшет, и на всякую выдумку остёр. Сэр Стефен кто? Норманн из франкской земли, не так ли? А Ричард Ли?

– Этот – шотландец, – протянул Эльфер. Он с недоверием взглянул на дядю, потом на Робин Гуда, который беседовал с вилланами у соседнего поста. – Ну и что ж из того? Что норманн, что шотландец – оба живут нашим горбом. У норманнов рабы и вилланы – и у наших рабы и вилланы. Правильно я говорю, Скарлет?