Родичи

Липскеров Дмитрий Михайлович

– Я старше тебя на твою жизнь, – шептал майор, целуя ее в пятку: единственное место, где не было веснушек.

– Я стану твоей женой, – отвечала она серьезно и улыбалась, глядя, как, обнаружив в ее пупке золотую брызгу, майор бесстыже засовывает язык в столь интимное место.

А потом об их связи узнали и на майора завели уголовное дело. Впрочем, кончилось все хорошо. Отец Маши был генералом и сначала самолично желал расстрелять развратника. Но когда любимая дочь встала в оконном проеме двадцать третьего этажа пресненской

высотки, генерал сменил гнев на милость, снял дочь с подоконника и, закрыв уголовное дело, поженил молодых.

Генерал знал, что дочь спрыгнет.

А через пять лет, когда отец Маши убедился, что чувства майора столь же крепки и надежны, как границы Родины, он стал оказывать зятю протекции. Тем более молодые дочку родили, очень на деда похожую.

Майор стал подполковником, а потом полковником. Дочь выросла, вышла замуж и родила полковнику внука. А потом генерал умер, и протекции кончились. Но полковник Иван Семенович Бойко сам был не обделен талантом и продолжал служить на хороших местах…

Они с Машей уже больше тридцати лет вместе прожили.

Внук языки учит, в МГИМО поступать хочет.

Иван Семенович еще раз попытался набрать номер, но «зоны» не было. Он дотянулся до тумбочки и взял с нее книжицу. Еще раз прочитал на обложке: «Палладий Роговский». Также на обложке был напечатан крест, и полковник понял, что книжка религиозная. С трудом открыл левой рукой. На первой странице было коротко об авторе: «Палладий (Роговский) (1655-1703), игумен Заиконоспасского монастыря и ректор Славяно-Греко-Латинской академии в Москве с 1700. Учился в иезуитских школах в Вильно, Нейс-Се (Силезия) и Оломоуце (Чехия), затем в течение семи лет в Риме, где стал первым русским доктором философии и богословия».

Религией полковник не увлекался, а потому книгу отложил.

Застонал Никифор Боткин.

– Где я? – спросил хирург слабым голосом.

Иван Семенович подошел к кровати раненого доктора и рассказал ему, что случилось.

– Застрелили?..

– Так точно.

Никифор опять застонал, пошевелил шеей и вновь впал в беспамятство. Зазвонил телефон.

– Маша?!! – воскликнул Иван Семенович, хватая трубку, ловко выпрыгивающую из левой руки.

– Товарищ полковник, колеса не из платины отлиты…

Иван Семенович расстроился и подумал, что выглядел дураком перед подчиненными, ползая под вагонами и объявляя полторы тонны обычного металла платиной.

– А из чего? – поинтересовался он вяло.

– Из палладия.

В голове полковника что-то замкнуло. Он не понял.

– Из кого? – и дотянулся рукой до книги.

– Металл такой есть, палладий, – пояснили на другом конце соединения.

Про такой металл Иван Семенович не ведал, зато знал теперь про богослова с таким именем.

– Дело в том, – сообщил следователь, – что сейчас палладий на мировом рынке стоит дороже, чем платина…

На этой фразе связь оборвалась, и на трубке зажглась

надпись «нет зоны покрытия», на которую полковник Бойко смотрел пятнадцать минут…

5.

Сглотнув земляничную сладость и заглядевшись в окно, на подгнившую осень, патологоанатом Ахметзянов услышал за спиной:

– Простите…

Любитель балета обернулся и обнаружил голову блондина, недавно привезенного мертвым, приподнятой. Голубые глаза смотрели живо, а кожа лица своей белизной не уступала кафелю.

– Простите, – еще раз промолвил лежавший на каталке.

– Пожалуйста, пожалуйста…

Ахметзянов в своей патологоанатомической жизни встречался с «воскрешением» не раз, а потому держался в рамках своего обычного нервного состояния, лишь любопытства в организм прибыло. Он смотрел в самые глаза ожившего и отмечал, сколь много в них лазурного, лишь несколько лопнувших сосудиков вмешивались киноварью.

– По всей видимости, я в больнице? – огляделся молодой человек.

– Абсолютно верно, – подтвердил врач. Чудесно оживший уселся в каталке и завертел головой, оглядываясь более внимательно.

– Я в морге?

– И это верно.

«Однако, если бы у него были тяжелые травмы, – подумал Ахметзянов, – он не сидел бы так уверенно».

– Вы в морге, – подтвердил. – Как самочувствие?

– Голова слегка кружится, – пожаловался молодой человек. – Но, вероятно, это недостаточный повод мне здесь находиться.

– Боитесь?

– Что вы, совсем нет! Ведь я тоже медик, правда, будущий, и, наверное, в моргах часто бывал.

– Почему «наверное»? – поинтересовался Ахметзянов, думая о том, что натуральные блондины почти всегда какие-то странные. Сам Ахметзянов обладал шевелюрой черной, как «Квадрат» Малевича. Впрочем, и его многие считали странным.

– Потому что я ничего не помню, – просто объяснил молодой человек. – Я потерял память.

– Ну, в этом нет ничего необычного! При таких катастрофах…

– Ах да, – вспомнил воскресший. – Катастрофа… Что стало с Розой?

«Роза – это, поди, та баба с титановым штырем в ноге? Проводница», – уточнил патологоанатом и ответил:

– Скончалась мгновенно!

Молодой человек спустил ноги с каталки, спросил: «Могу я взглянуть»? – и спрыгнул на пол.

Он был абсолютно голым и белым, как снеговик.

– Холодновато здесь, – предупредил Ахметзянов. – Не простудитесь!

– Это ничего, – отмахнулся молодой человек и безошибочно подошел к телу, завернутому в окровавленную простыню. – Роза.

– Она, – подтвердил патологоанатом. – Травмы, несовместимые… Ну, сами понимаете, если медик.

Молодой человек откинул простыню и наклонился к самому лицу погибшей.

– Она умерла.

– Да, я знаю, – подтвердил Ахметзянов. – Послушайте, у меня тут костюмчик есть спортивный… Не хотите ли воспользоваться?