Родина (Огни - Разбег - Родной дом)
Шрифт:
— А когда мы на Лесогорском заводе приступили к этому делу, мы ведь вначале тоже рисковали: выйдет — не выйдет… А почему сейчас я должен отступить перед запрещением начальника цеха? — уже разгорелся Чувилев. — Не он один старается, и мы тоже для нашего государства работаем!
— А бригада? — звучным, требовательным голосом произнес Сунцов. — Что скажет бригада? Ты подумал об этом, романтик, любящий красивые слова? Может быть, мы не захотим тратить нервы и ссориться с руководством цеха?
— Хорошо! — твердо сказал Чувилев. — Немедленно уточним этот вопрос. Итак, ты первый не желаешь бороться, отступаешь, — жестко начал Чувилев и загнул указательный палец на правой руке.
— Это не отступление, а убеждение в том, что… — торопливо заговорил Сунцов, но Чувилев резко отмахнулся:
— А!.. Словами не загородишься, когда суть гнилая. Теперь ты, Сергей, ну?
Сережа потер переносицу, хотел, по привычке, дурашливо хохотнуть, но посмотрев на серьезное лицо Сони, промолвил со вздохом:
— Что ж, я за тебя, посмотрю, что выйдет.
— И на том спасибо, — усмехнулся Чувилев. — Теперь ты, Игорь.
— Мое мнение тебе хорошо известно, — решительно ответил севастополец. — Я за тебя, без всяких там «посмотрю»!
— И я за тебя, Игорь Чувилев, — сказала Соня и протянула руки обоим тезкам.
После ухода Сони спор в мезонине продолжался.
Сунцов, злой, с пылающими щеками, крупным шагом ходил по комнате, порой останавливаясь перед Чувилевым:
— Пойми ты, пойми: я не из-за лени отказываюсь! У меня слишком много задумано, я намерен всерьез работать над собой. Я это право честно заработал, черт возьми! Видишь, книги? Герцен, Чернышевский, Ленин, Сталин… Открой любую из этих книг и убедись по записям, что я их изучаю, я мыслю… А хочешь, я тебе сейчас продекламирую наизусть не одно, а целый десяток лирических стихотворений Пушкина? Веришь?.. Ага, очень рад! А известно тебе, что на первомайском концерте я буду выступать? И это не хоровые песенки, как прежде, а знаешь что? Ария Онегина: «Вы мне писали, не отпирайтесь…» — и другая ария…
— Ария, ария! — передразнил Чувилев. — Это перед Юлечкой ты можешь хвастаться, будто все само собой тебе в руки свалилось. Да спроси свою совесть: кто тебе во всем помог? Заводский коллектив тебе помог, все, что в тебе есть хорошего, подхватил, разжег. На заводе ты в комсомол вступил, а ты боишься «рисковать», время, нервы тратить… Эх! Ты воображаешь, что самим собой силен, а ты общим делом силен!.. — горячо и возмущенно говорил Чувилев.
Игорь-севастополец и Сережа не раз переглядывались, видя, как все заметнее истощались доводы Сунцова и как они наконец иссякли совсем.
— Ну, хватит, — уступил Сунцов. — Уж так и быть, рискнем. Гасите свет, ребята.
Мартовское утро выдалось теплое, солнечное. Ольга Петровна, придя на стройку, весело высунулась в окно.
— Хорошо-то как, Ксения…
Неширокая улица, залитая утренним солнцем, теперь выглядела людно и оживленно. Напротив стояла в лесах двухэтажная коробка разрушенного дома. Высокие столбы, переходы и загородки, окружавшие дом, ярко желтели, отбрасывая на сугробы возле дороги синеватые перекрестья тонких теней. И дальше по обе стороны улицы весело светлели то здесь, то там просторные клетки строительных лесов, за которыми, казалось, стояли уже готовые, новые стены. Да и к тому же так свежо пахло отовсюду смолистыми сосновыми плахами и так звонко перекликались в чистом воздухе голоса людей, что и вся улица показалась Ольге Петровне совсем новой, как будто здесь до прихода ее ничего не было.
Ольга Петровна, тихо улыбаясь своим тайным думам, еще раз оглядела улицу.
Синие тонкие переплеты теней струились на снегу. Дорога, сугробы отливали ровным искристым блеском, будто осыпанные елочным инеем, и белые облачка на голубом небе напоминали нарядную елочную вату.
— Знаешь, Ксения, как теперь приятно видеть, что наш дом первый будет готов! Соседи наши только еще леса поставили, а мы наш домик уже под крышу подводим.
— Слушай, Ольга, тебя опять на совет зовут, — сказала Ксения Саввишна.
В самом деле, на улице кто-то звал:
— Ольга Петровна, на минуточку-у!
— Иду-у! — звонко откликнулась Ольга Петровна и побежала на помощь соседям, быстрая и легконогая, как девочка.
Скоро она вернулась и принялась рассказывать, что именно у соседей не ладилось и какими именно советами она помогла им. А потом, не удержавшись, рассказала, как интересно было вчерашнее собрание у Соколова — по технике восстановительных работ.
— Как замечательно, Ксения, что наш предгорисполкома такой разносторонне образованный человек! После совещания, когда мы целой компанией шли по улице, я спросила его: «Владимир Николаич, как по-вашему — смогу я выучиться со временем на инженера-строителя?» — «Да почему же нет, Ольга Петровна! — сказал он. — Вы человек живой, способный и волевого склада, как мне кажется…» Так, вообрази, и сказал: волевого склада!
Не почувствовав у Ксении Саввишны интереса к ее словам, Ольга Петровна дальше рассказывать не стала.
Когда ее племянницы Юли не было дома, Ольга Петровна подолгу смотрелась в зеркало. Ей очень не нравилась довольно глубокая морщинка между бровями, а на днях Ольга Петровна заметила в уголках рта короткие морщинки, словно тонко прочеркнутые острым пером. «Но Владимир Николаич не из тех людей, которые обращают внимание на такой пустяк», — подумала она и успокоилась.
Ольга Петровна рисовала в своем воображении лицо Соколова, его седые виски, резкие борозды на смугловатом высоком лбу, темные, коричневатые тени вокруг яркочерных, все замечающих глаз, горькие складки вдоль бритых щек, — ведь именно все это ей близко и дорого, как выражение его чистой, бесстрашной души… Кто не знает, что полковник Соколов первым ворвался в пылающий Кленовск, в упор расстреливая гитлеровцев, был ранен, но вышел из боя только после того, как потерял сознание! Вот какого человека любит Ольга Петровна… Она не раз в жизни увлекалась, но разве когда-нибудь она знала и понимала, что такое настоящая любовь?..
— Ольга Петровна! — прервал ее размышления голос Евдокии Денисовой, которая работала в бригаде в доме напротив.
— Что вам, Евдокия Сергеевна? — радушно откликнулась Ольга Петровна, высунувшись в окно.
Денисова, стоя на верхних мостках, махала рукавицей, указывала куда-то в глубь каменной коробки, темнеющей за переплетами лесов.
— Ольга Петровна, посоветуйте, там у нас с креплениями что-то не ладится…
И Ольга Петровна опять, как девочка, легко перебежала через дорогу.
— Сейчас посмотрим, в чем у вас тут дело, — веселым, решительным голосом сказала она, идя за Евдокией по скрипучим мосткам.
Ольга Петровна быстро обнаружила маленький технический просчет, из-за которого не ладилось дело, и старательно, подробно разъяснила денисовской бригаде, как избежать этих ошибок в будущем. Ее слегка опьяняло чувство твердой уверенности в ее новых познаниях, которые становились все шире и яснее. Радовало, что советы ее всегда меняют дело к лучшему, что люди благодарят ее. Она отвечала: «Да за что же, подумайте!», — а у самой теплело в груди и весело пощипывало глаза. Даже каждая мелочь в ее труде казалась неповторимо-чудесной: звуки пил и топоров, мягкий, кисловатый запах сосновых плах, поскрипывание мостков под ее торопливыми шагами, рыже-розовые пятна опилок на снегу… Ей нравилось перед уходом со стройки подмечать, в чем именно работа продвинулась вперед. Радостно ей было и оттого, что к лету она и Ксения, а также другие женщины их бригады и какие-то еще неизвестные ей люди переедут в этот обновленный дом. В комнатах будет пахнуть свежей краской, широкие солнечные пятна жарко загорятся на янтарно-желтом глянце пола. Представляя себе эту картину, Ольга Петровна как бы уже держала будущее в своих руках, и эта уверенность вместе с предчувствием личного счастья сливалась в одно широкое чувство радости жизни.