Родина (Огни - Разбег - Родной дом)
Шрифт:
— А… наш севастополец! — приветливо сказал Пластунов. — В чем дело, Игорь Семенов?
— Я вот к товарищу Тербеневу, мне нужен ключ.
— Ключ? Какой такой ключ? — изумился Тербенев.
— Ключ от квартиры художника Ракитного.
— А… Верно, был такой ключ. Но где он… черт его знает, куда он подевался! — И Тербенев благодушно развел руками. — Вот смешная история!
— Но… как же это может быть? — уже громко, с обидой, произнес Игорь Семенов, — Как же можно потерять ключ от квартиры, если вам его доверили? У меня от Ракитного поручение.
— Позвольте, да мне-то что? — И Тербенев, как ни устойчиво было его настроение, нахмурясь, взглянул на дерзкого подростка в бескозырке. Думая, что парторг уже отошел от этого неинтересного и случайного разговора, Тербенев добавил повелительно: — И вообще… кто ты такой?
— Я знаю его, — вдруг сказал парторг над ухом Тербенева, и Алексей Никонович, обернувшись, увидел недовольно поблескивающие глаза Пластунова.
— Я знаю его, — повторил парторг, — это один из наших молодых рабочих, работает в механическом цехе. Требование Игоря Семенова, по-моему, правильное: нельзя терять ключ. Он был в ваших руках и должен быть найден. Не беспокойся, Игорь, — ласково сказал он в окно, — ключ найдется.
— Приступим, товарищи, начнем! — густым басом прервал шумок разговоров директор Пермяков.
Все начали рассаживаться вокруг длинного стола.
Тербенев подсел ближе всех к директору.
— Не худо бы, Михаил Васильич, заслушать сообщение, хотя бы короткое, о моей поездке в область, — тихонько произнес Тербенев уже заготовленную фразу.
Но директор, разбирая большими, властными руками какие-то бумаги, обронил своим рокочущим голосом:
— Что у тебя там? Второй раз об этом ключе слышу.
— Э, пустяки… найдется! — досадливо отмахнулся Тербенев.
Директор, разгладив сивые усы и еще раз оглядев всех из-под нависших, словно меховых бровей, произнес:
— Сегодня мы обсудим один вопрос: о снабжении завода металлом. Особого доклада не будет, так как вопрос уже не раз обсуждался и важность его ясна каждому. Думаю, первое слово в обсуждении мы дадим товарищу Тербеневу.
— Позвольте… почему же мне? — слегка растерялся Тербенев. — Я же только третьего дня приехал… Может быть, кто-нибудь другой…
— Возражение считаю неубедительным, — прервал Пермяков. — Товарищу Тербеневу, как моему заместителю, по нашему общему решению, еще в марте нынешнего года поручено было заниматься проблемами сырья. Значит, твое слово, Алексей Никоныч.
— Ну что ж… — покорно промолвил Тербенев.
Он начал по памяти перечислять, сколько у лесогорцев прибавилось заводов-поставщиков, на каких условиях заключены с ними соглашения, которые «в основном выполняются». Далее Алексей Никонович перечислил, сколько вагонов металла он «лично сам» принимал в мае и июне. Он делал все по утвержденному заводом плану, и в основном подчиненные ему сотрудники правильно выполняли его советы и приказания.
— «В основном» да «в основном»… просто не слова, а валерианка для успокоения нервов! — вдруг не выдержал старый мастер кузнечного цеха Иван Степанович Лосев. — Что из того, ежели по плану все правильно да красиво, а в жизни-то как? Надо по жизни проверять. А жизнь, недогляди за ней, сразу же тебе сюрприз приготовит… прорывом это называется. Я вам, товарищ Тербенев, еще в мае — помните? — заявил: «Ох, запасов нам надо больше иметь, запасов больше!» — и Лосев угрожающе постучал по столу темным,, морщинистым пальцем. — А в июне мы робим, робим, бывало, да назад все оглядываемся: не очутиться бы нам, братцы, и вовсе без материала на завтрашний день?
Зол был и Артем Сбоев.
— Вот уже второй месяц и я в своем цехе чувствую, как нас металл прижимает. Вдруг, смотришь, деталь на обработку к нам тонким ручейком потекла, того и гляди скажут: «Шабаш, обождите, товарищи». В чем дело, почему? Да, видите ли, штамповка задержала. А штамповщики вроде и ни при чем: к ним металл приходит через час по столовой ложке!.. На что это похоже?
— Беззаботность! — припечатал Иван Степанович Лосев и вдруг обратил к Тербеневу мрачный взгляд. — Я, как один из заводских стариков, такого молодого человека, как вы, Алексей Никоныч, хотя вы и начальство, кое в чем поучить могу.
— Пожалуйста, я не против, — вставил торопливо Тербенев, но старик, никак не отозвавшись на эти слова, продолжал еще резче:
— Когда на фронте опять стало тяжко, нам все жарче охота биться трудом своим. А товарищу Сталину обещание? В мае мы слово свое с перевыполнением сдержали, и он нас похвалил. Как подняло нас всех слово его! А тут — накося! Из-за металла поджимайся, снижайся, — обида! Уж коли взлететь, так по-орлиному, а не по-куриному… Такого положения наша совесть не терпит, да и война не позволит!.. К новому, сорок третьему году обещали мы товарищу Сталину втрое больше танков фронту выдать, чем было намечено весной.
— И обязаны выдать! — раздался спокойный, веский голос главного конструктора Юрия Михайловича Костромина.
Сняв пиджак, он повесил его на спинку стула и остался в белоснежной украинской рубашке с пестрым красивым узором. Легкий ветерок чуть развевал его пышные волосы, которые уже начинали редеть с затылка. Пока он молча слушал других, его бледноватое бритое лицо с неяркими голубыми глазами принимало то задумчивое, то ироническое, то гневное выражение.
— Совершенно согласен с вами, Иван Степаныч, и с вами, Артем, — сказал Костромин. — Я вношу пожелание, товарищи, чтобы подобные вопросы, как сегодняшний, обсуждать нам как можно реже. К колоннам наших средних танков «ЛС» с осени прибавятся тяжелые танки. Это будет мощная, но не менее маневренная, чем и наш средний танк, боевая машина. Однако, невзирая на то, что мы будем выпускать и тяжелые танки, производственный процесс должен будет проходить в самые сжатые сроки. Для этого нам придется собрать весь наш военно-технический опыт и все наши возможности: готовится новое наступление труда, товарищи! К концу сорок второго года мы должны дать в три раза больше танков.
«Ну, обо мне теперь забыли! — ехидно думал Тербенев. — Интереснее тема нашлась, чем недоданный металл…»
И Алексей Никонович, быстро распрямив плечи, уселся поудобнее. За столом уже стало шумно. Сообщение Костромина вызвало целый поток вопросов, и Пермяков, как председатель, начал восстанавливать порядок.
«Эх, люди! — презрительно размышлял Алексей Никонович. — Вот уже налетели, льнут к Костромину, как мухи к меду!»
Но вот заговорил Пластунов, и Алексей Никонович весь превратился во внимание. Пластунов вначале кратко напомнил, как наступали своим трудом лесогорцы осенью 1941 года.