Родина (Огни - Разбег - Родной дом)
Шрифт:
В том же состоянии душевного подъема Сунцов вошел в общую спальню и благодушно вспомнил:
— А! Наверно, уже поужинали?
Игорь Чувилев приподнялся с койки, вынул из тумбочки тарелку с остывшей гречневой кашей и подал Сунцову со словами:
— Вот, бери… Только не стоило бы о тебе заботиться! — и Чувилев демонстративно спрятал нос в подушку.
— В чем дело? — полный обиды, повысил голос Сунцов. — Охота какую-нибудь гадость сказать, а сам не знаешь, чем человек занимался.
В груди его сразу стало нехорошо и холодно. Он с отвращением взглянул на кашу, но все-таки, хмурый и злой, очистил тарелку.
— Не ожидал я этого от тебя, Чувилев! — надменно сказал он, вытирая губы. — Я не для себя старался, а ты мне настроение испортил.
Чувилев молчал как убитый.
Утром оба дулись и не разговаривали. За все время их дружбы это была первая серьезная ссора.
Прошло еще несколько дней, а прежний мир и искренность не налаживались. Недавние друзья только в цехе перебрасывались сухими, деловыми замечаниями, не глядя при этом друг на друга.
— Вы словно опились оба! — поражался Сережа Возчий. — Была у нас веселая троица, а теперь гроб!
Его веснушчатое лицо выражало непритворное огорчение и досаду.
— Эко дело, подумаешь! — хитро подмигивал он то Сунцову, то Чувилеву. — Ну скажи ему что-нибудь в шутку — и все пойдет как по маслу!
Но прошло еще несколько дней, а желанного мира не наступило. Обоих будто сковало мрачное, несговорчивое упрямство, и вскоре даже сухие и краткие обращения «по делу» почти сошли на нет.
Утром первого июля Игорь Семенов, встретив Чувилева на заводском шоссе, сказал с возбужденно горящими глазами:
— Радио сегодня слушал? Новое направление объявилось!
— Плохо это, по-моему, — заметил Игорь.
— А может быть, как раз хорошо! — с тем же возбужденным задором продолжал Семенов. — Ведь к Севастополю ведет магистральная железная дорога. Вот наши и начали там бои, чтобы помешать немцам военные грузы перевозить. Да, да, это так и есть!
Чувилев с сомнением покачал головой, но спорить не стал. Он предвидел сегодня тяжелый день — и было отчего: вчера Артем сказал ему:
— Ну, товарищ Чувилев, не ждал я от тебя такой сюрприз получить: за этот месяц бригада твоя круто вниз пошла. Завтра получу точные данные.
Артем не любил говорить напрасно, и Чувилев ждал сегодня тяжелого разговора. Когда началась смена, Артем подошел было к чувилевскому участку, но вдруг повернул обратно.
«Со мной одним будет говорить», — подумал Игорь.
После обеда Артем поманил его к себе в будку. Игорь вошел. Сердце в нем тоскливо заныло.
— Вы меня звали, Артем Иваныч?
— Да. Садись, — сухо сказал инженер и начал разбирать бумаги на столе. — Вот итог выработки твоей бригады за июнь месяц сорок второго года, — ровно и холодно отчеканивая слова, произнес Артем и подал Чувилеву лист желтоватой бумаги с цифрами и пометками. — Твоя бригада по сравнению с прошлым месяцем недодала тридцать пять процентов.
— Артем Иваныч, у меня двое новеньких в бригаде, — бледнея, заговорил Игорь. — А они еще…
— …не все освоили, — тем же неподкупным топом продолжал Артем. — А кто мешал тебе их обучить?
— Никто не мешал. Игорь-севастополец кое-чему научился, а вот женщина… эта самая Шанина… с ней никак не сговоришься! Она такая ленивая.
— Самое простое — сваливать все на других. Мне, в конце концов, нет дела до того, какие склонности и характеры имеются в твоей бригаде. На то ведь ты и бригадир, вожак на своем участке, чтобы поднимать людей.
— А если я кого-нибудь не могу поднять?
— Ну, изворачивайся как-нибудь. Но доверия к себе не роняй, помни это.
На участок Чувилев вернулся бледный, измученный и, как всегда в неприятные минуты, наблюдал за собой как бы со стороны, видел себя маленьким, жалким «коротышкой». Перед началом работы после перерыва он сказал глухим, ломким голосом:
— Наша бригада опозорилась. Мы недодали тридцать пять процентов.
— А я уж, кажется, работала, даже ногти вот все обломала! — вызывающе произнесла Ольга Петровна, бросив взгляд на свои пальцы.
«Да, да, это все из-за тебя! — с ненавистью размышлял Чувилев. — Влезла к нам, как чертополох, и вот засорила все!..»
После смены Чувилев, по-хозяйски строго оглядев свой участок, попросил всех остаться на несколько минут, а потом глухо и решительно произнес:
— Мы снизили выработку на тридцать пять процентов. Это позор. Загладить его можно только делом. Предлагаю: в июле вместо этих тридцати пяти недоданных вернуть родине семьдесят процентов… понятно? Тогда мы сможем сказать, что вины на нас нет. Все должны крепко подтянуться, а кто не хочет работать, тот пусть лучше уходит. Да, лучше пусть уходит!
— Это намек на меня? — угрожающе вспыхнула Ольга Петровна.
— Да, это я о вас сказал, — подтвердил Игорь.
Лицо женщины побагровело от злости.
— Ну и уйду в другую бригаду! Нынче людей везде прямо хватают: «Пожалуйста, очень рады…»
Уже миновав проходную, Ольга Петровна все еще продолжала свое глупое бормотание. Придя к себе в барак, она вдруг притихла. Простая мысль ее сразила: ведь ее «выставили» из бригады!
Ольга Петровна села на свою кое-как прибранную постель и горько задумалась. Так застала ее Юля.
— Тетя, что с вами?
Ольга Петровна уныло рассказала племяннице, что произошло на участке.
— Вам в чувилевскую бригаду уже не вернуться, там вас не хотят, — простодушно сказала Юля.
— Ах, мне все равно! — оскорбленно вскрикнула Ольга Петровна. — Здесь все грубые, только и говорят о процентах выработки.
— Потому что здесь танки делают, — покорно договорила за нее Юля.
— Не учи меня… девчонка! — горестно воскликнула Ольга Петровна. — Уходи, уходи, не раздражай меня!