Родина
Шрифт:
Костромин встряхнул головой и с глубоким вздохом расправил плечи. Тягачи дошли до назначенного места и стали. Кульков, шофер Пластунова, злобно сморщив круглое, обычно добродушное лицо соскочил с тягача наземь и, отдуваясь, вытер лоб.
Четверо мужчин молча обошли машину вокруг, потом, будто повинуясь одному внутреннему толчку, взглянули вверх, на ее башню, на ее задранную к небу крышку, похожую на черный, словно ссохшийся на огне, язык.
— Д-да… — сквозь зубы бросил Пермяков. — Тоже вот — силища…
— А сколько ее сейчас на Россию лезет! — в тон ему ответил Николай Петрович и вдруг с необычайной для него горячностью воскликнул: — Скорей бы нам танки с конвейера выпускать!
— Добьемся и этого! — решительно сказал Пермяков.
— Мы, кажется, здесь готовы уже собрать летучку? — спросил Пластунов, окидывая смеющимся взглядом Пермякова и Назарьева: оба инженера сейчас говорили на одном языке и поддерживали друг друга.
«В настоящем человеке всегда побеждает самое главное, то, что для всех важно и нужно», — повторил Пластунов про себя любимую свою мысль.
Данные по осмотру вражеского танка записывал Костромин. Пермяков и Назарьев называли отдельные детали механизма. Пластунов помалкивал и, скосив к носу карие глаза, следил, как курится его нарядная, с насечками и резьбой, морская трубка.
— У вас и без меня идет дело… — сказал он.
— Да уж мы прямо-таки… вопьемся в него и все вытянем! — яростно бросил Пермяков.
— Именно, Михаил Васильевич, именно! — подхватил Назарьев. — Я уверен, что после нас даже Юрий Михайлович мало что отыщет.
— А Юрий Михайлович, похоже, ждет не дождется, когда мы все отсюда выкатимся, — полушутливо ввернул Пластунов.
Костромин только усмехнулся ему краем глаза. Действительно, он ждал, когда все уйдут, чтобы остаться один на один с мертвой сталью. Он жаждал скорее разъять ее, как труп. Эта мертвая сталь, очутившись в его власти, послужит жизни и будущей победе, которая, как полновесное зерно, вызревает и здесь, в могучей уральской земле.
Спрятав очки во внутренний карман пиджака, Костромин спрыгнул внутрь, в холодное металлическое чрево танка. С минуту он постоял на вскоробленном железе пола, щурясь на погожее октябрьское небо. Отсюда оно казалось особенно прозрачным и нежно-молодым, и голубая его ширь словно говорила: «Чего тебе еще надо — столько света!» И конструктор принялся за работу.
Не спеша, методически протер все сохранившиеся части механизма, внимательно рассматривая каждую гаечку, нарезку, трубки, винтики. Чистота отделки ему понравилась.
Понравились ему и кое-какие мелкие приспособления в артиллерийском хозяйстве.
— Неплохо, — бормотал он. — Однако все же маловато!
По правде говоря, он ожидал большего: техническая мысль в дни войны — и какой! — должна была бы, по его мнению, проявлять себя богаче. По крайней мере в этом танке внешних доказательств богатства мысли он не увидел.
Костромин вдруг вообразил себе этот танк в момент его выезда на разгром Советской страны. Тогда все в нем сверкало надраенной медью. Командовал сам офицер, выбритый до блеска, холеный молодчик, эсэсовец. О, они хотели воевать с удобствами!.. Этот офицер был один из тех, кто на своем танке топтал и терзал поля Бельгии, Голландии, виноградники Франции. Конечно, он был уверен, что и эта война — с Советским Союзом — обернется такой же охотничьей прогулкой. Но вот где-нибудь на шоссе или на проселке этого молодчика сшибли русские бойцы, и гниет он теперь где-нибудь на русской осенней дороге. Вы хотели удобно и весело воевать?! Вы уже попробовали кое-что, вы еще получите, и от меня, конструктора Костромина, кое-что получите, да, да!
Костромин опять глянул на голубое, погожее, словно благословляющее небо.
«Да! За зиму-то что будет здесь, на старом Лесогорском заводе! Те времена, когда завод только готовил башни и корпуса, а собирали танки на заводах Южного Урала, те времена быстро забудутся. Словно вот с испокон века был тут танковый конвейер, словно уже давным-давно через такое-то количество минут по звуку распахивались ворота и новешенький танк выкатывался на обширную площадь перед цехом. А уж танки будут, и мы знаем, какие они будут!»
Лавируя между обломками, Костромин углубился в осмотр управления танка.
— Юрий Михайлыч? Вы здесь? — вдруг раздался голос снаружи и кто-то постучал в стенку танка.
Погруженный в рассматривание, Костромин не откликнулся. Тогда по борту танка затопали чьи-то быстрые шаги, и над согнувшимся в глубине танка Костроминым раздался веселый молодой смех.
— С интересным техническим вас знакомством, Юрий Михайлыч! С хорошей погодкой!
— А, здравствуйте, Артем Иваныч! — приветствовал пришедшего Костромин, быстро дописывая наблюдения в свою клеенчатую записную книжку. — Bo-время пришли, могу кое-что интересное рассказать.
Скоро Костромин выбрался из башни и с рассеянной улыбкой взглянул на Артема Сбоева, молодого инженера с красивым и четким профилем, словно с медали, и с волнистыми волосами, которые плотно, как литые, вились над его широким белым лбом. Артем Сбоев, инженер ремонтного цеха, был один из первых, с кем случилось Костромину познакомиться на Лесогорском заводе. С первого же дня знакомства конструктору чрезвычайно понравился этот двадцатипятилетний человек, всегда энергически собранный и стройный даже в рабочем своем комбинезоне.
— И я не утерпел, Юрий Михайлыч, забежал на трофей поглядеть, — начал Артем своим неспешным уральским говорком, кругло и приятно окая.
Заложив руки в карманы комбинезона, Артем с серьезным лицом обошел танк.
— Н-да, теперь буду иметь понятие об их технике.
Костромин вдруг сухо рассмеялся:
— Слушайте, Артем Иваныч, что я там (он кивнул на танк) обнаружил.
— Ну?
— В танке у них до сих пор бензиновый двигатель… представляете?