Родник
Шрифт:
— Пойдём!
Она поманила его пальцем и уверенно, не сбиваясь, заговорила:
— Перед нами картина, изображающая уголок старой Пресни: вот конка, булыжная мостовая, ветхие лачуги…
Тата говорила без запинки, точно читала по печатному, и при этом чуть-чуть касалась указкой разных мест картины.
— Обратите внимание на характерные вывески: «Питейное заведение», «Съестные припасы братьев Грибковых», «Фабрика Сиу и К°»…
Владик слушал развесив уши. А Тата сыпала без умолку:
— Перейдём сюда.
Владик увидел казарму, тесно уставленную двухэтажными нарами, на которых среди груды тряпья вповалку спали взрослые и дети.
— Я сам, — продолжала Тата, — работал на фабрике. Мне тогда было мало лет. Меня, как и всех детей рабочих, в то время послали не в школу, а в цех. Вот это я…
И Тата нацелилась указкой на фотографию худого паренька в огромной, осевшей на уши, серой папахе.
Владик вытаращил глаза на Тату:
— Тата, что за чепуху ты несёшь?
Тата засмеялась:
— Никакую не чепуху, а это я за дедушку говорю. Он каждый день водит экскурсии, объясняет. Вот я и запомнила всё, слово в слово.
И Тата рассказала Владику, что её дедушка заведует этим музеем и собирает всё, что относится к пятому году.
Владик не отрываясь смотрел на худенького паренька в папахе:
— Неужели это твой дедушка, который там, в комнате? Вот здорово!.. Здорово! — повторял он, переходя за Татой от картины к картине.
Время от времени он спохватывался, что надо бы позвонить домой. Ведь он ушёл на полчасика, и мама будет беспокоиться…
А потом он и думать позабыл про маму. Он перенёсся в другой, непонятный мир. Если на уроке географии он с помощью Киры Петровны заглянул в недра Земли, то сейчас с помощью Таты заглянул в прошлое Красной Пресни.
Владик увидел на картинах фабрики того времени, увидел портреты фабрикантов.
— Им тогда, — объясняла Тата, — принадлежало всё: фабричные корпуса, ткацкие станки, кипы тканей, тюки хлопка…
Он увидел усталых, изморённых ткачей, сновальщиц, присучальщиц, ватерщиц… У них ничего не было, кроме пары неутомимых рук. И руки эти от зари до зари трудились на фабрикантов, и фабриканты всё богатели и богатели.
Владик жадно слушал Тату. Он знал, что когда-то были капиталисты, но не представлял себе, как это всё было. А здесь, в музее, он словно воочию всё увидел.
Тата долго водила его от витрины к витрине. Потом она перешла в соседнюю комнату, уставленную большими шкафами и щитами.
За окнами тонким голоском
Тата снова взмахнула указкой:
— В этой комнате показано декабрьское восстание. В девятьсот пятом году рабочие восстали. Нашу Пресню перегородили баррикадами. Вот!..
Тата подняла указку, и Владик увидел улицу, поперёк которой чего только не было навалено: и вагоны, и конки вверх колёсами, и железные вывески, и спиленные фонарные столбы, и чугунные литые створки ворот, и какие-то ящики…
— А кто же это там, на баррикадах? — спросил Владик.
— А это дружинники, рабочие… На всех фабриках тогда были боевые дружины. А самые большие дружины были на Прохоровке и на мебельной фабрике Шмидта. А мебельная фабрика была там, где сейчас Детский парк…
— Это значит, где я кинжал нашёл, да? — перебил Владик.
— Ну да… Понял теперь, почему я тебя просила: «Принеси!» Это кинжал дружинников… Не перебивай, а то собьюсь.
И Тата рассказала Владику о том, о чём её дедушка каждый день рассказывал экскурсантам. Рабочие объявили забастовку. Началось восстание. Начальство послало против рабочих солдат с пушками. В других районах восстание было быстро подавлено. Но Пресня держалась долго, потому что здесь было много большевиков. Они вели за собой рабочих. Боевые дружины смело отбивались от царских солдат.
Но солдат было не счесть сколько, и оружия у них было вдоволь — и пушек, и снарядов, и винтовок. А у дружинников только самодельные ножи да кинжалы. Редко у кого были револьверы.
И вот царские войска окружили Пресню и давай бить прямой наводкой по баррикадам, по рабочим домишкам, по Горбатому мосту, по фабрике Шмидта.
Загорелись дома, вспыхнула фабрика, стали падать убитые и раненые дружинники.
Штаб восстания отдал приказ:
«Сопротивление прекратить. Дружинникам незаметно отходить за Москву-реку и но возможности покинуть Москву».
Царские солдаты захватили Пресню. Они врывались в лачуги рабочих, хватали всех мужчин поголовно и волокли во двор Прохоровки. Здесь творилась скорая расправа.
— Вот, посмотри!
Тата подвела Владика к большому снимку. На снимке была снята часть фабричной стены. На стене была доска с надписью:
«В память рабочих, расстрелянных царским самодержавием в 1905 году».
Владик прочитал фамилии: «Корженовский О. И., Салтыков И., Ионычев, Ламакин И. И., Зернов Н., Гаврилов В. Е., Минаев Я. М., Захаренко К. Г., Шуршиков Ф. С., Илюшин И. А., Чесноков В., Лахтин М.».