Рог изобилия. Секс, насилие, смысл, абсурд (сборник)

Коллектив авторов

Я был здесь, везде и нигде. Тогда, сейчас и потом. Я жаждал этот древний, первозданный мир, вожделел всей своей трепещущей плотью. Я снял и забросил одежду, что оберегала меня. «Смотри, вбирай, подчиняй!» Уничтожающее возбуждение; разбухла, оголилась головка. Я стремился быть растворённым. Ноги и руки бесконтрольно дрожали, сердце пробивало рёбра, безумно метались глаза. И вот плоть моя завопила, разорвалась, ушла.

Громкий сигнал машины, я пробудился днём. Увидел обнажённого себя на полу. Вскочил со стыдом – к одежде быстрей.

№ 10 581-й

Номер

десять тысяч пятьсот восемьдесят первый взял жестяную коробку с обедом, поцеловал на прощение жену и дочь, вышел на улицу. На остановке протиснулся в служебный автобус, второй – сначала пыхтя притащился переполненный до предела, лишь приоткрылась створка, выставив чью-то спину в приклеенной потом рубашке.

Прибывая к пункту назначения, автобусы опорожнялись, и потоки номеров спешно текли к воротам промзоны. «Добро пожаловать, товарищи!», «Век живи, век трудись!», «Вместе – к ударным высотам!».

– Следующий!.. Следующий!.. Следующий!.. – раз за разом выстреливал записанный голос на проходной, подгоняя номера, чтобы те быстрее заглатывали положенные перед началом сто грамм.

Протяжный вой гудка возвестил о трудовом старте. Всем номерам отводилось по индивидуальной кабинке, в которой находился унитаз, крючок для одежды, приделанная к стене доска, куда обычно клали коробку с обедом, календарь и мигающие двоеточием часы. Также с потолка беспрестанно вела запись камера наблюдения. На время исполнения обязанностей кабинки автоматически запирались. В экстренных случаях с помощью звоночка дозволялось вызвать дежурного. Например, в случае внезапной остановки сердца.

Через кабинки проползала нескончаемая дорожка конвейера. Каждый из номеров выполнял одно-единственное предписанное ему элементарное действие. № 10 581-й вооружался прикованным цепью молотком и вбивал гвоздь в отмеченное предыдущим коллегой место. Сложно сказать, во что именно. Какое-то приспособление? Безделушка? Хлам?.. Имелась ли действительная разница? В этом месяце № 10 581-й намеревался купить дочурке велосипед, а месяцем позже – пальто для жены. Но мечты отобрали.

Спустя двенадцать часов гудок освободил своих подчинённых. № 10 581-й едва выбрался, а его уже встречает дежурный.

– Пройдёмте, вас просят в отдел кадров.

– Уважаемый Геннадий Сергеевич Стук, мы вынуждены сообщить вам прискорбное известие. В связи с непредвиденным ухудшением ситуации было принято мучительное решение о сокращении рабочего персонала. До самого конца мы остаёмся привержены главенствующему принципу равенства и справедливости, посему выбор тружеников, с которыми нам придётся расстаться, осуществила машина – путём извлечения случайных чисел.

Дорогой Геннадий Сергеевич, вы знатный представитель всего лучшего, что только есть в человеке. Годы вашей службы – сияющий пример верности и добропорядочности. Чтобы поскорей преодолеть тягостную минуту, позвольте выразить вам безмерную признательность и вручить тот самыймолоток как символ незабываемых

отношений, участниками которых нам с вами посчастливилось быть…

В пустоте

Я совсем один. И стою здесь, в самом высоком отеле в округе. Это здание по-солдатски выпрямилось среди своих сутулых соратников, намертво заняв когда-то выделенное под него место в строю. От старости лик его вдоль и поперёк исполосовали чёрные трещины-морщины, напоминающие о грядущем распаде их хозяина. Но пока этого не произошло, он всем своим мощным туловом упирается в землю, давая понять, кто здесь главный.

Безумно долго тянется серый, тусклый, словно сгоревший день, пепел от которого давно остыл и развеялся. В окне видна застывшая идеально одноцветная небесная гладь, похожая на бесконечно длинный картонный лист, которым прикрыли Землю и написали на нём с обратной стороны нечто вроде «Временно не работает». Нет ни солнца, ни облаков, ни самолётов, ни птиц. В небе нет совершенно ничего. Кажется, что можно воткнуть в него ложку, зачерпнуть часть аморфной массы, затем проглотить и вернуться за добавкой. И так – пока оно не будет сожрано безостаточно. А потом, в окончание трапезы, облизать своим шершавым язычищем.

Все номера в отеле маленькие, комнаты в нём одинаково неуютные, одинаково низкие, а коридоры – одинаково узкие, едва проходимые. И всюду щели и трещины. Просачиваясь через них, пустота попадает внутрь и равномерно застилает собою. Стены моего номера буквально пропитаны этой самой небесной пустотой. Я сам насквозь пропитан ею. Вещи и предметы интерьера словно зависли, будто их вырезали из выцветающей разноцветной бумаги и намертво приклеили. Как будто их и нет, они стали бесплотными и невесомыми, в них исчез хоть какой-то намёк на то, что они действительно существуют. Я не уверен, существует ли вообще что-нибудь в этом месте.

Начинается дождь. Он идёт исключительно в моём номере и нигде больше. Мелкие капельки воды барабанят по коврам, по линолеуму, по столу, по телевизору, по всякой плоскости, встречаемой на пути. Но я не намокаю. То, что я вижу, и то, где я сейчас, явно не совпадает. Обои набухают, сокращая пространство моего и без того маленького жилья.

Странный дождь. После него не наступила свежесть, он только пропитал влагой весь номер, но не изменил воздуха. Он по-прежнему никакой, безо всякого запаха…

Во мне зарождается жутковатое предчувствие, что-то должно произойти. Я перевожу свой взгляд вниз, на землю, которая лежит передо мною.

Выпучив свои жёлтые, неестественно круглые глазища, раз за разом подмигивают мне светофоры. Те немногие люди, что стоят на улице, больше походят на манекены, рекламирующие коллекцию одежды этого сезона. Их лица стёрлись. Ни носа, ни глаз, ни губ, ни ушей – ничего, только волосы. Но и они скорей всего ненастоящие. Это парики – разного фасона, цвета, длины и густоты. Еле заметны слабые подрагивания этих людей, но это единственное, что доказывало их принадлежность к живым существам, а не к пластиковым фигуркам.