Роковая любовь
Шрифт:
В три прыжка он преодолел комнату и попытался оттеснить Максима, закрывающего вход в кухню.
– Отойди!
– Нет, не могу. Пожалуйста...
Виктор вышел из оцепенения и подбежал на помощь брату. В кухне мать, без всякого сомнения, слышала все и, вероятно, похолодела от ужаса при мысли о том, что окажется лицом к лицу с мужем. Его охватил приступ жалости, смешанной с болью. Он понимал, что она переживала.
– Папа,– только и вымолвил он, положив руку на плечо Марсьяля.
Тот резко обернулся:
– Не встревай! Не вмешивайся больше ни во что, ты понял?
Виктор обошел отца и встал рядом с братом.
О
– Но я-то что вам сделал?
Голос отца вдруг задрожал, и он отошел к окну. Плечи и спина его ссутулились. Нильс из другого конца комнаты поочередно смотрел то на братьев, то на отца. Когда его блеклые глаза уперлись в Виктора, он собрался что-то сказать, но спохватился. Затем он неслышно вышел из гостиной – так что Марсьяль, по-прежнему стоящий к ним спиной, вероятно, его не услышал. После долгой паузы он пробормотал:
– Даже не знаю, куда идти.
– Поедем в Рок, папа,– предложил Виктор.– Я тебя отвезу.
Максим поддержал его легким кивком головы. На настоящий момент это было единственное возможное решение.
– Я займусь ею, Вик,– шепнул он.– Поезжайте...
Виктор был признателен ему за такую смелость. Успокоить мать, не имея возможности утешить ее, это было самое трудное из того, что оставалось сделать.
Наутро Марсьяль проснулся с чудовищной головной болью. Сон его был настолько глубок, что поначалу он с трудом узнал окружающую обстановку, но вскоре память вернулась, и он сел в кровати.
Как давно он не спал в Роке... Перед окном его спальни шелестела листвой та же береза, только она стала выше и гуще, чем была прежде. Тридцать пять лет назад, когда он решил покинуть Бланш, он был совсем еще молодым человеком. Он думал, что сумеет изменить свою жизнь. Но нет... Его судьба оказалась связана с этими стенами, и он опять приехал сюда.
– Это в последний раз...– пробормотал Марсьяль.– Я больше не хочу видеть ни тот дом... Ни Бланш. Никогда!
Он сбросил простыни и надел халат, оставленный Виктором в ногах, затем открыл дверь на галерею и зычно крикнул:
– Виктор! Ты здесь?
Что за нелепая идея предложить сыну жить одному! Дом казался огромным, гораздо большим, чем был в его воспоминаниях.
Не получив ответа, он зашел в ванную, где нашел пакет из супермаркета с зубной щеткой, пастой, бритвой и пеной для бритья. Виктор, вероятно, ходил за покупками к самому открытию магазина. Он позаботился и о том, чтобы положить на табурет одну из своих рубашек, нижнее белье и банное полотенце. Марсьяль взволнованно расправил рубашку, думая о том, кто же ее гладил. В самом деле, кто ухаживает за Виктором с тех пор, как он поселился в Роке? Домработница? Подружка?
«А ты? Кто теперь тобой будет заниматься?» – спросил он себя, недовольно рассматривая свое отражение в зеркале.
Найдутся ли у него силы заниматься собой в шестьдесят четыре года? И что еще хуже, сумеет ли вынести одиночество?
Марсьяль умылся, оделся и спустился в кухню, чтобы сварить кофе. Здесь, в самом начале семейной жизни, он иногда наблюдал, как Бланш моет овощи, или вымешивает тесто. Она хотела знать все о его
– Боже мой, я ведь не стоил этого...
Анеке погибла из-за него – и он с ужасом сделал это открытие. А потом Бланш заполучила его назад, как и предвидела, потому, что у него хватило подлости вернуться к жене. Тридцать лет лжи, прошедшие со дня преступления,– таково было суровое наказание за его адюльтер... Тем не менее, а если бы он ее не покинул...
– Как чувствуешь себя, папа?
С секатором в руке Виктор замешкался на пороге кухни, боясь показаться нескромным.
– Не очень хорошо, но это пройдет. Хочешь кофе? Я сделал тебе... Ты не работаешь сегодня? А, нет, это же понедельник... Спасибо за рубашку и все остальное. Ты заботливый мальчик, Виктор, я не должен был так набрасываться на тебя вчера.
– Не беспокойся.
– Если я не буду беспокоиться, то в самом деле стану непоследовательным!
Он наклонился погладить Лео, который залез под стол. Как приятно было коснуться мягкой шерсти. Бланш никогда не хотела ни кошку, ни собаку – ничего, что могло бы помешать порядку в доме.
– Окажи мне услугу, Вик. Собери пару чемоданов с моими вещами. Не знаю, сколько времени придется надоедать тебе, может несколько недель.
– Ты у себя дома.
– Бесполезно говорить тебе, что я не хочу видеться с твоей матерью.
– Ну, ты ведь знаешь, время лечит...
– Я не хочу видеть ее никогда,– твердо сказал Марсьяль.– Ни под каким предлогом. Это ясно?
По крайней мере, он принял это решение... Бланш для него больше не существовала.
– Я думаю выставить на продажу дом на Президьяль,– продолжил Марсьяль.– А она пусть идет куда хочет, мне плевать.
– Папа!
– Что?
– Ты не можешь вышвырнуть маму на улицу, оставив ее без ничего.
– Это не так, нет. Я приму меры. Когда я имел глупость жениться, за Бланш было хорошее приданое. Я верну ей равную сумму. Что же касается остального... Она жила за мой счет около сорока лет, при этом она родила мне двух сыновей и воспитала еще одного. Строго говоря, с финансовой точки зрения мы квиты.
Виктор казался подавленным, удрученным, но Марсьяль продолжал невозмутимо говорить, его ровный голос никак не отражал состояние духа.
– Это твоя мать, и ты обязан оказывать ей уважение, что бы она ни сделала,– добавил он,– также я не прошу тебя о поддержке и не спрашиваю твоего мнения. Рассказывай ей что хочешь, мне все равно. Но пусть она больше никогда не попадается на моем пути, так будет лучше для всех.
– Ты не собираешься... разводиться?
– Разумеется, собираюсь! Сама мысль, что она может получить что-то после моей смерти, все во мне переворачивает.