Роковая строка Памеджаи
Шрифт:
Когда они очутились у маленького селения пастухов, где собирали молоко и масло для богатого владетеля, живущего в своем поместье, они в этом же первом селении получили еду взамен скульптуры Хатор и Аписа. Вокруг селения расстилались превосходные пастбища, а пастухи охраняли стада священных коров и быков. Они объяснили Паааму, как лучше и быстрее добраться до города Мима. Они напоили свежим молоком голодных путников и дали им в дорогу немного овощей. Чем ближе был город Мим, тем легче была дорога. Чаще встречались деревни. Среди них нередко были свободные нубийские деревни, где жили такие же пастухи, каким был отец Памеджаи. Их быт, их язык и обряды во многом напоминали Памеджаи обычаи его селения, и от этого с ним происходило что-то очень странное. Иной раз ему казалось, что не прошло тех долгих лет, которые отделяют его от хижины отца и матери. И казалось, что он словно вчера покинул порог своего дома. Но откуда тогда все те знания, что были в голове, и то умение, которым обогатились его руки? Однако это прошлое, которое было тяжким, потому что оно было связано с рабством, сейчас не тяготило Памеджаи. Может быть, потому, что он был уже не один и шли они в нубийский город Мим, где жили нубийцы.
А нубиец должен понять нубийца. Если правитель умный и знающий, он оценит людей умелых и полезных. А если он человек вздорный, кичливый и злобный, то надо будет покинуть этот город. Кто может их заставить остаться здесь, если ничего хорошего им не уготовано?
И настал день, когда все радостно воскликнули: «Стены Мима… Видны стены Мима!» К этому времени маленькая рабыня Таметс уже подлечила свои раны целебными мазями, подаренными ей Пааамом. Она намного изменилась. Перестала хмуриться, чаще подымала голову и смотрела вокруг ясными веселыми глазами. Памеджаи нередко любовался ею, и ему все чаще казалось, что, может быть, она родная сестра Несихонсу. Ведь Несихонсу говорила о том, что у нее были сестры.
Пааам ликовал. Когда он увидел ворота Мима, он почувствовал себя победителем: ведь ему в голову пришла мысль пойти в Мим!
Прежде чем войти в ворота, Бакет и Таметс привели себя в порядок и нацепили все украшения, какие Пааам когда-либо дарил своей жене. Этого потребовал от них Пааам. Он хотел, чтобы стражники у входа видели, что идут люди свободные и независимые. Ведь это было очень важно.
И вот они в богатом городе Миме. Правда, город невелик, и потому особенно бросается в глаза довольно большой и нарядный дворец правителя. Неподалеку от дворца храм. Такой же, каких много в Египте и какие стали воздвигать в Нубии с тех пор, как ее покорили египетские фараоны. Вокруг дворца тенистый сад и пруды, а поодаль – обыкновенные нубийские хижины, ничем не примечательные. Правда, вот за высокими глиняными оградами, должно быть, живут начальники телохранителей, жрецы и важные воины. Город невелик, но это нубийский город, и потому сердце Памеджаи замирало от надежд и ожиданий. Должно быть, то же самое происходило с Пааамом и с Бакет. Когда они вошли под тростниковую крышу маленькой харчевни и предложили фигурку богини и зеленого скарабея, чтобы получить в обмен немного съестного, Пааам в ожидании долгожданной похлебки вдруг сказал:
– По всему видно, что нам покровительствует самый великий, самый мудрый, тот, кто дает жизнь и человеку, и животному, и растению. Подумать только! Все наше прекрасное путешествие никогда бы не состоялось, если бы эти злобные грузчики не вздумали сжечь мою хижину. Все предначертано великим. Не иначе, как великий прислал тебя, Тхутисенбу, в мой дом. Я спас тебя, ты спас меня, и все мы, взявшись за руки, не побоялись долгого пути.
В это время им подали горячую похлебку, лепешки и немного печеных рыб. Не стоит скрывать: для всех это было величайшим лакомством. И, принявшись за еду, каждый из них вознес свои молитвы всемогущему и всесильному Ра.
Во дворце нубийского правителя
Маленькие фигурки, вырезанные Памеджаи, сделали невозможное возможным. Когда хозяин харчевни узнал о том, что им некуда деваться и что они ищут себе пристанища, он предложил им остаться за оградой небольшого двора, где вела хозяйство его жена. Несколько дней Памеджаи вместе с Пааамом бродили по городу, и наконец они решили обратиться к нубийскому принцу. Они узнали, что вблизи дворца строится новый храм и, естественно, что мастерство Памеджаи могло бы пригодиться там. Надо было только так предложить услуги Памеджаи, чтобы никому не пришло в голову, что он и есть тот беглый раб – искусный камнерез, – которого, возможно, разыскивают. Что касается Пааама, то он хотел предложить свои услуги лекаря. Он был уверен, что принесенные им из далекого Икена целебные травы, многие из которых были доставлены из страны Пунт, всегда помогут ему в самом трудном деле. Как ни странно, но Пааам совершенно перестал вспоминать грузчиков, которые хотели его убить за неудачное лечение. Пааам был полон добрых надежд, и он стал уговаривать Памеджаи не откладывать и поскорее отправиться ко дворцу, где, может быть, их ждет большая удача.
– Ты старше меня, искусный лекарь Пааам, однако мне странно, что ты без всяких молитв, без гадания и предсказаний осмеливаешься идти на поиски неизвестного. Мне странно это, Пааам, – сказал Памеджаи.
Пааам смутился. Он не смог объяснить своего поведения. Сейчас, когда Памеджаи упрекнул его, ему и самому показалось непостижимым это. Но сам он не позаботился ни о молитвах, ни о гадании. Может быть, потому, что никогда ничего подобного не предпринимал. Его жизнь в Икене не приносила ему таких неожиданностей, с какими он столкнулся с тех пор, как увидел Памеджаи. Словно Памеджаи был послан к нему самим великим и всесильным, чтобы сразу все изменить и перевернуть, а главное, заставить решиться на что-то неожиданное. Ведь прежде, если бы Паааму сказали, что он, ничтожный знахарь, к которому обращались грузчики в порту Икена, осмелится явиться пред царским сыном Куша, он бы не поверил. Никогда бы он прежде не решился на такое. А теперь словно какие-то необъяснимые силы завладели им и швыряют его, куда им заблагорассудится.
– Не будем откладывать этого важного дела, Тхутисенбу. Зачем нам откладывать? Нам надо скорее найти свое занятие и свою крышу. Я заметил, что хозяин харчевни своей приветливостью прикрывает жадность и скаредность. Он хитрый. Мне не нравится оставаться с ним рядом.
– И мне он показался не таким добрым человеком, каким мы его приняли при первой встрече, – согласился Памеджаи. – Я готов пойти во дворец при одном условии: если ты обо мне ничего не будешь говорить, чтобы случайно, впопыхах не проговориться и не выдать мою тайну. Я скажу, что сейчас прибыл из дома своих предков у Отрогов Земли и что владею резцом. И если жрец, ведающий строителями нового храма, хочет получить быстрого работника, пусть возьмет меня, а за это даст мне хижину и пропитание.
– Я согласен! – воскликнул Пааам. – Но только скажу тебе: будь благоразумным и проси пропитание на двоих. Ведь ты не откажешься от нашей маленькой Таметс, которая так привязалась к тебе и так умело делает тонкие хрустящие лепешки?
– Не откажусь!
Так, обсудив все самым обстоятельным образом, они подошли к воротам дворца, где стояли молодые красивые воины, которых Пааам тут же назвал людьми с Отрогов Земли. Об этом он и спросил их. Они радостно заулыбались, закивали и, обращаясь к Памеджаи, сказали, что им очень приятно встретить человека, у которого знаки племени почти ничем не отличаются от знаков племени, сделанных на их лицах в далеком детстве.
– Я вижу: все мы братья и друзья. Мы великие друзья, – сказал Пааам. – Поверь мне, человеку с сединой, я отлично вижу и понимаю людей с первого взгляда. Еще никогда в жизни мне не пришлось видеть у ворот дворца таких прекрасных юношей.
Он сказал им еще много лестных слов, и молодые воины пропустили их во дворец как добрых знакомых. Когда они уже вошли в ворота, один из охранников подошел к Памеджаи и сказал:
– Послушай, брат, ты выбрал хороший день для посещения. Сегодня Великому Господину была доставлена дань из самых отдаленных селений. Он получил вдоволь золота, слоновой кости и страусовых перьев. Ты увидишь, как он весел и покладист. Ступайте. Вам будет удача.
И вот они перед царским сыном Куша в городе Миме. Богатые покои нубийского принца понравились им, но заставили насторожиться и быть осторожней. Ни Пааам, ни Памеджаи никогда еще не были в таких покоях, и никому из них ни разу еще не приходилось стоять перед таким важным господином. Увидев на высоком позолоченном кресле молодого, красивого принца, они пали ниц и долго лежали у порога, уткнувшись носами в золотистые цветы лотоса, вырезанные на фоне черного драгоценного дерева. Памеджаи глазом художника увидел, как искусно инкрустирован пол и как разумно использован перламутр, чтобы оттенить лепестки цветов. На одно мгновение Памеджаи подумал об искусном резчике по дереву, которого он, быть может, узнает когда-нибудь, а затем он поднял голову и увидел жест господина, показывающий, что можно приблизиться к нему. И они ползком приблизились и остановились почти у самых ног господина, который сидел на своем ложе в набедренной повязке из шкуры молоденького леопарда и в очень красивом головном уборе из страусовых перьев. Когда Памеджаи поднял глаза, он увидел воинственное и довольно суровое лицо молодого принца, хотя по молодости лет он не должен был быть таким суровым, тем более что лицо его было очень красиво. А Памеджаи был убежден в том, что человек с красивым лицом, которому не надо завидовать чьей-либо более привлекательной внешности, должен быть добрее и приветливее.