Роковое число
Шрифт:
– Чего сидите? – прикрикнул он на них.
– Выжимайте рубашки. А я пока поставлю палатку.
Катя и Соня торопливо скинули рубахи, принялись их выкручивать. Олег посмотрел на них, усмехнулся ехидно: сквозь тонкую мокрую ткань лифчиков просвечивали, алея, соски. Он быстро вытащил из своего рюкзака палатку и стал ловко устанавливать ее на небольшой относительно ровной площадке. Установив палатку, кинул туда свой, единственный, оставшийся сухим спальник и велел женщинам лезть в нее, швырнул им сухое полотенце – по счастью оно было в его рюкзаке - и флягу со спиртом.
–
– Ободралась, - всхлипнула женщина.
Олег вернулся к рюкзаку, достал бальзам и просунул руку в палатку.
– Аккуратно смажь все раны и ссадины. Как я смазывал тебе натертые ноги. Что ободрала-то?
– Больше всего живот, - пролепетала Катя, рассматривая свое исцарапанное тело.
– Тогда побудь пока без трусиков, чтобы ткань не прилипла к открытым ранкам.
– Трусики все мокрые, - горестно проговорила Катя.
Пока женщины вытирались, разогревались, да смазывали бальзамом Катины ссадины, Олег разжег костер, затем спустился к ручью, набрал в котелок воды: надо же вскипятить чай. Ясно дело, сегодня они больше не пойдут, надо сушить вещи. Вновь подумав о потере половины дня и чертыхнувшись, Олег принялся распаковывать женские рюкзаки. Первым делом разложил на камнях оба спальника. Затем натянул над костром стропу, привязав ее концы к тяжелым камням, да еще сверху навалив несколько для надежности. На стропе аккуратно развесил мокрые женские вещички. Проверил: не достанет ли пламя, не подпалит ли сохнущие вещи. Остался доволен.
– Давайте сюда свою мокрень, - крикнул он женщинам.
Из палатки высунулась голая женская рука, протягивающая ему два насквозь мокрых лифчика и двое столь же насыщенных водой трусиков. Олег тщательно выжал все вещички и бережно повесил их на стропу. Ярость бушевала в его груди, мешала рассуждать трезво. Ярость – и еще какое-то чувство, понять которое Олег не мог. Он был готов избить их – и жалел их. Он ненавидел их – и молил все силы судьбы не разлучать его с ними… «Ведь могли погибнуть ни за понюшку табаку!
– подумал он зло. – Экие идиотки». Тем временем вода начала закипать.
– Вылезайте чаевничать, - крикнул Олег в сторону палатки.
– Мы же совсем голые, нам и надеть-то нечего, - отозвалась Соня.
Олегу очень хотелось издевательски бросить им: ну и вылезайте голые, коли не додумались штаны с собой прихватить. Даже представил, как вылезают они из палатки голышом, пытаясь прикрыть свои прелести руками. Помедлив, он вздохнул, усмехнулся, достал из своего рюкзака аккуратно сложенные женские штаны, извлек оттуда же ночнушки, попавшие к нему еще при перераспределении вещей в ущелье.
– Держите! Катя, тебе пока можно надеть только ночную рубашку, а то разотрешь раны.
– Эх, - донесся из палатки Катин вздох. – Надо было мне все-таки снять рубашку.
Олег против своей воли улыбнулся.
Через пару минут из палатки выбрались обе женщины, смущенные, растерянные. Чай пили молча. В груди Олега клокотала, охватывая его всего, злоба.
– Выпороть бы вас обеих за такие шуточки, - буркнул он, не в силах сдерживать душившие его чувства.
– И выпори, - спокойно сказала Соня. – Заслужили. Только пори по-настоящему, а не в шутку.
– И за все провинности, с самого начала похода - смущенно вздохнула Катя.
– Подозреваю, что много их набралось.
Олег опешил: такой реакции он никак не ожидал. Ну, лепет оправдания, слезы, мольбы простить, на худой конец, истерика. Но такое… Злоба пропала, пришла растерянность. Что же делать-то?
– Что ж, раз вы согласны, - пробормотал он растерянно.
И запнулся, с ужасом поняв, что разом перечеркнул все возможности разрешить ситуацию иначе.
– Давайте считать провинности, - проговорил, стараясь не очень заикаться.
– Давай, - улыбнувшись, тихо проговорила Соня.
Начали перебирать, высчитывать, за какую провинность какое наказание причитается. Поначалу более усердствовали сами женщины, Олег же отделывался небольшими репликами, относя ту или иную провинность к несущественным, но постепенно увлекся, стал сам припоминать, где и как проштрафились. Воспользовавшись ситуацией, он в который уж раз подробно разбирал каждый проступок, объяснял, к каким неприятными, а то и непоправимыми последствиями могли такие проступки завершиться. Женщины внимательно его слушали, то и дело краснея. Собственно, все это Олег говорил им и раньше, почитай, каждый вечер. Но до сегодняшнего разговора все разъяснения и нравоучения Олега были пустым сотрясением воздуха: ничего хоть чуточку похожего на опасность, как казалось обеим женщинам, не было. Особенно подробно разобрал Олег последний инцидент. И хотя он и ни слова не сказал о грозившем ему самому, Катя и Соня поняли: своими неправильными действиями приготовили они могилу всем троим.
– Да, - тихо молвила Соня.
– А я-то была уверена, что поступаю правильно. А, оказывается, провинилась больше, чем Катя.
– Больше, - жестко сказал Олег.
– Поскольку ты одна стояла устойчиво, только ты и могла обеспечить нам страховку. Ты же и не только не помогла нам, но сама оказалась в опасности.
Когда же подсчитали, кому сколько причитается, Олег, улыбнувшись, сказал:
– Чересчур много набралось. Давайте введем понижающий коэффициент.
– Не надо, - отвергла его предложение Соня. – Разделим наказания на несколько дней и получим все сполна. Надеюсь, ты, Катюша, не возражаешь?
И она с улыбкой посмотрела на подругу, у которой провинностей оказалось куда больше.
– Не возражаю, - ответила та зардевшись. – Все должно быть справедливым.
– Ну а чем пороть-то вас? – Олег решил ухватиться хотя бы за соломинку. – Разве что отшлепать вас рукой.
– Зачем же, - Соня вновь возразила ему, явно перехватывая инициативу. – Ольховник рядом, нарежь прутьев.