Роковое наследие
Шрифт:
От скуки он уселся перед забранным узорной решеткой окном и долго созерцал пустынную узкую улочку, развлекаясь плетением косичек при помощи заклинания, которое недавно выпытал у парикмахера за стаканчиком доброго вина. Менестрель растягивал удовольствие, разбив матрицу ворожбы на составляющие и дополнив необходимыми элементами. Сначала одна косичка свилась в тугую змейку, затем другая…
После обеда, которого, кстати, так и не подали, мимо дома прошла девушка. Тамерон присмотрелся и узнал спутницу, даже свой шнурок с бусинами разглядел у нее в волосах. Девушка быстро исчезла за углом, но вскоре вернулась и стала ломиться во все двери
— О, малышка, да у тебя неприятности, — сочувственно произнес Тамерон, наблюдая за ее тщетными попытками от кого-то спрятаться.
Внезапно он ощутил энергетический поток, который коснулся его тысячами маленьких иголочек и затем порывом ветра прошелся по улице. Девушка обернулась и направилась в дом, из которого Тамерон тщетно пытался вырваться. Через некоторое время появился и тот, от кого бродяжка пыталась укрыться.
Ох, как же Тамерону хотелось спуститься вниз и посмотреть, что там происходит! Он мерил шагами комнату, размышляя, как бы из нее выбраться. Внезапное дрожание пола и побеги мелких трещин в стенах встревожили и одновременно заинтриговали юношу.
«Внизу незаурядно проводят время», — решил он.
Спустя несколько минут вопли и грохот взорвали уже ставшую привычной тишину. Косички Тамерона встопорщились и вмиг расплелись. Что-то разрушило структуру всех наложенных в помещении заклинаний. Оставалось только сожалеть, что комната заперта не магическим, а обычным ключом.
Грохот на улице заставил Тамерона быстро подскочить к окну. Дверь таверны, высаженная вместе с косяком, лежала посреди улицы, украшенная раздавленным, точно жук под каблуком, трупом преследователя девушки. В домах напротив царило небывалое оживление. Тамерон отшатнулся от окна и осел на пол в приступе дурноты. Внезапно наступила тишина, которая показалась ему не менее зловещей, чем предшествовавшая ей какофония грохота и воплей.
Посреди комнаты, просачиваясь сквозь половицы, начала скапливаться туманная субстанция, поначалу бесформенная. Мерцающий призрак подплыл к вещам Тамерона и сделал несколько безуспешных попыток что-то вытащить из дорожной сумки. Если бы юноше не было так страшно, то он, пожалуй, пошутил бы на тему неисправимости воришек даже после смерти. А ведь он даже не успел узнать, как звали девушку, похитившую его шнурок для волос. Призрак приподнял и опустил плечи, словно вздохнул, и, внезапно рассвирепев, развернулся и понесся к окну прямо на Тамерона. Это было последним из того, что помнил юноша.
Анаис очнулась в сточной канаве, придавленная подозрительно тяжелой сумкой. Уже стемнело и похолодало. Ее жутко мутило. С трудом герея приподнялась и уселась на краю канавы, понуро опустив голову. Лямки увесистой ноши больно впились в плечи. Анаис покряхтела, скинула поклажу, отдышалась. Ее знобило и, как она подозревала, не только оттого, что одежда вымокла: в то же время что-то теплое струилось по боку. Герея сунула руку под рубаху — кровь.
«Если бы рана была серьезной, давно бы сдохла», — равнодушно подумала она и заглянула в мешок. Кошельки, перстни, кинжалы и даже окровавленная вставная челюсть, которую Анаис с содроганием выбросила в грязь. Нащупав нечто лохматое, она преисполнилась плохими предчувствиями. Этот внушающий смутное беспокойство предмет, оказался головой любителя настойки трифолии. Судя по виду, она была не отрублена, не отрезана и даже не отпилена, а самым варварским образом оторвана.
Герея с отвращением отшвырнула
«Что же получается? — размышляла Анаис. — Я ведь просто хотела смыться оттуда».
Такое самоуправство Шшахара стало для нее неприятным открытием.
«Еще немного, и он начнет диктовать мне, что делать, а это значит, что я не успею… Ничего не успею. Учитель, видят боги, я старалась».
У тебя еще есть время и силы.
«Вот насчет второго вы погорячились», — подумала Анаис.
Глубокой ночью, еле держась на ногах и окончательно заблудившись в темноте, поскольку освещение в городе в этот час уже было погашено, она каким-то чудом выбралась на храмовую площадь.
— Благодарю вас, боги, — прошептала она, присев на край фонтана, — и прошу простить.
Герея сползла в чашу, тут же загрязнив священные воды.
До западного квартала она добралась, когда горизонт уже начал светлеть. Костры среди развалин давно догорели, и всё вокруг спало мирным сном. Анаис, цепляясь пальцами за кирпичную кладку, которая крошилась и сыпалась к ее ногам, сползла на землю. Идти дальше она оказалась не в состоянии.
— Рака! — завопила девушка, собрав последние силы. — Рака, я не хочу просрочить выплату по нашему договору!
Стоит ей потерять сознание, как подельники тут же оберут ее до нитки, и попробуй потом что-нибудь докажи. А так слово сказано и услышано. Сон воришек и попрошаек, как она и предполагала, оказался чутким: развалины ожили. Уже не видя, только ощущая, что к ней кто-то подошел, герея провалилась в небытие.
— Богатый улов! — словно сквозь вату услышала она.
— Я бы не стал к этому прикасаться, — раздался чей-то встревоженный голос, — мешок весь в крови. Она кого-то пришила.
— Рака, ты недоволен моим вкладом? — с трудом разлепив губы, спросила Анаис и только после этого открыла глаза.
— Отчего же, — замялся тот. — Но мы предпочитаем не связываться с кровавой добычей.
— Как хотите. — Анаис едва сумела подняться. — Я условия договора выполнила, а дальше — ваше дело.
В эту минуту послышались утробный хрип и звук падения тела. Все оглянулись. Один из попрошаек бился в судорогах, изо рта у него шла кровавая пена, а рядом валялась злополучная фляга.
«Угораздило же меня снова ее прихватить!» — подумала Анаис.
— Не для меня ли ты принесла этот подарок? — сощурился Рака.
По улице пробежал мальчишка-оборванец, громогласно всех оповещая, что в городе объявилась шайка убийц.
— Я даже знаю одного из них, — мрачно заключил глава нищих. — Будет лучше, если ты нас покинешь, — сказал он, обратившись к Анаис, чем выразил общее мнение. Нищие смотрели злобно и настороженно.
Анаис подобрала сумку, покидала в нее свои вещи и, прихватив увесистый кошелек и пару побрякушек, вышла на залитую дневным светом улицу Ей все еще было плохо: от слабости мутило, ноги слушались неохотно. Сожаление? Муки совести? Нет. Каждый сам выбирает свою судьбу, иногда неосознанно, как этот нищий, что затих навсегда после страшных конвульсий. Каждый, кроме нее. Зависть — вот что она испытывала. Но это быстро прошло, потому что по складу характера Анаис была не из тех людей, которые, оказавшись в тупике, самым легким выходом из него могли посчитать смерть.