Роковое наследие

Скуркис Юлия

О! От неожиданности она поперхнулась, выплюнула жидкость и раскашлялась. А во фляге-то вовсе не квас! Давно, ох как давно Анаис не позволяла себе ничего хмельного.

Через мгновение язык слегка онемел, что весьма ее обеспокоило. Анаис порылась в сумке, вытащила пробирку темного стекла, откупорила и капнула жидкость в колпачок фляги, туда же налила немного вина. Перемешала как следует, принюхалась, понаблюдала, как раствор меняет цвет, и выплеснула его на землю.

— Ёфф!

«У кого же я украла эту флягу?» — попыталась она припомнить, рассосав пилюлю с противоядием. Шпион оказался профессионалом: неприметный, незапоминающийся, и если бы не кража, пришлось бы ограничиться подозрениями,

навеянными небезосновательной паранойей.

Ближе к ночи Анаис расчистила себе место, постелила недавно «приобретенный» плащ и улеглась, обратив лицо к звездному небу. Она умышленно выбрала самое ветхое строение, вернее, то, что от него осталось: три с половиной стены, утративших большую часть первоначальной высоты. Некогда красная черепичная крыша ныне обратилась в прах под ногами. В стенах постоянно что-то похрустывало и шуршали маленькие осыпи. Здесь ее не потревожат местные жители — нищие и бродяги.

Поздним вечером разрушенный квартал ожил, повсюду затеплились огоньки костров. До девушки то и дело долетали обрывки фраз и дружные раскаты хохота. Завтра она постарается влиться в эту компанию городских отбросов, ведь они всегда в курсе всех дел. Анаис наблюдала за росчерками падающих звезд, и от этого вынужденного безделья рука сама собой потянулась к дорожной сумке, в которой лежал кулек с семечками — все, что осталось. Она пошарила внутри, набрала полную горсть, но раздумала.

В волосах вдруг закопошилось какое-то крупное насекомое. Анаис поморщилась, но стерпела — всем нужно где-то спать.

* * *

— Однажды наступит время, когда ты больше не сможешь пользоваться магией, — сказал учитель, внимательно посмотрев в ясные глаза девочки.

— Почему? — испугалась она.

— Потому что тебе придется стать невидимой для врагов. Остаточная магия, как шлейф, тянется за каждым из нас. Чем чаще творишь заклинания, тем ярче след, и у каждого он свой, его не спутаешь с другими. По остаточным эманациям обнаружить мага так же легко, как по воплю в тишине или вспышке во мраке. Ты познаешь магию в совершенстве, чтобы исполнить свое предназначение, а потом откажешься от нее, дабы завершить начатое. А сейчас ты приступишь к обучению искусству выживания.

— Сейчас? — удивилась Анаис, взглянув на чернильную темноту ночи за окном.

Учитель взял ее за руку и вывел за порог.

— Эту ночь ты проведешь в лесу. Я очерчу контур, чтобы ты не могла приблизиться ни к дому, ни к кладовым, ни к скотному двору.

На глаза девочки навернулись слезы.

— В лесу дикие звери, — дрожащим голосом произнесла она. — Там темно и холодно.

— Я прослежу, чтобы ты не пользовалась магическими навыками, — игнорируя ее жалобы, сказал учитель. — Никакого ночного зрения, никаких пиррозаклинаний, чтобы разжечь костер! — предостерег он. — Ничего, что предполагало бы использование магии.

— А могу я взять с собой огнетворку? — уже не сдерживая слезы, пролепетала девочка.

— Нет. Все необходимое постоянно должно быть при тебе. Если чего-то не хватает, можешь это украсть, главное условие — не попадаться. Ты ведь составила список необходимых вещей для того, кто не обладает познаниями в магии.

— Да, — выдавила Анаис, — но я ничего не собрала.

— Тем лучше, — повысил голос учитель. — Иди!

Девочка углубилась на несколько шагов в темноту и оглянулась. Нет, учитель не шутил, он действительно выгнал ее в ночной лес, и звать обратно не собирался. Анаис поджала губы, гордо выпрямилась и зашагала прочь, мечтая однажды прикончить этого надутого индюка. Ей было страшно, зубы отбивали чечетку, но возвращаться и умолять пустить ее в теплые, уютные недра дома она не собиралась. О, как же Анаис в эту минуту ненавидела учителя! Вплети она этот душевный жар в матрицу заклинания, его мощи подивились бы сильнейшие маги. Так думала девочка в ту первую ночь своего испытания на прочность. Размышляла она и над тем, чтобы сбежать и никогда не возвращаться.

Девочка стиснула зубы и решительно зашагала в темноту — и, когда ей показалось, что угрюмый Эльтар уже никогда ее не разыщет, она уперлась в заднюю стену их дома. Как раз в то мгновение с веток дерева прямо ей на голову свалился здоровенный жук и запутался в волосах. Таких истошных воплей лес, наверное, не слыхивал с момента своей бытности семенами.

* * *

Анаис отпустила воспоминания и подумала, что учитель добился своей цели, жаль только, что с такой обширной практикой выживания она уже забыла, что такое просто жить. Эльтар прекрасно подготовил ее, заставил выучить несколько языков, в совершенстве овладеть манерой произношения и особенностями речи, чтобы никогда и нигде не выделяться из толпы. Ведь иностранцы — первые, на кого обращают внимание. Анаис должна была сделаться незаметной, слиться со средой, и не важно, толпа ли это нищих или сборище аристократов.

Она поскребла в затылке, побеспокоив жука, что пристроился на ночлег у нее в волосах, выловила блоху и тяжело вздохнула, подумав, что затесаться в высшее общество ей, вероятно, уже не светит…

Когда она проснулась, Лит уже высоко поднялся над горизонтом. Собрав пожитки, Анаис отправилась ловить удачу за хвост. Миновав переплетение узких улочек, вышла на храмовую площадь. По центру стоял фонтан, в чаше которого возвышались статуи Лита и Нэре. Сторона бога-солнца сверкала белизной, а богини-луны — была черна, как ночь. Из ладоней протянутых к грешникам рук струилась вода. Лицом каждая статуя была обращена к своему храму.

Анаис наконец-то утолила жажду, полюбовалась фонтаном, отметив, как по-разному выглядит одна и та же вода, что плещется в обрамлении белого и черного камня. Храмы, выстроенные из тех же материалов, что и фонтан, стояли друг против друга по сторонам площади. Анаис направилась к обители Нэре, где на паперти сидела кучка «обиженных и оскорбленных». Этот храм подходил ей куда больше, чем жилище лучезарного жизнерадостного Лита, возле которого попрошаек отродясь не водилось.

Анаис уселась на ступеньке, потеснив одного из нищих, и принялась лущить семечки, сплевывая шелуху себе под ноги без всякого уважения к святому месту. Нищие поглядывали на нее с неодобрением, но помалкивали. Наконец, один из них рискнул заметить, с опаской покосившись на меч, что уютно устроился на коленях бродяжки:

— Неужели ты, сестра, не страшишься гнева Богини за осквернение порога ее храма?

Анаис прищурилась, оглядела нищего с головы до ног и, наконец, изрекла:

— Любезный брат мой, как бы ты ни старался вести благочестивый образ жизни, наказание неизвестно за что неминуемо постигнет тебя неизвестно когда. Я же, по крайней мере, буду знать причину.

— Богиня строга, но справедлива, — осенил себя знаком полумесяца нищий, в сущности, не найдя, что ответить на дерзкое заявление бродяжки.

— Да, да, вся справедливость в нашем мире исключительно божественного свойства, — вздохнула Анаис. — От этого она и не кажется таковой простым смертным, ибо не способны мы понять божественный промысел. Вон, — указала девушка пальцем, — над входом в храм выдолблены Заповеди Нэре. Разве я нарушаю какую-нибудь из них?

— Истинной Богине не нужна любовь, только лишь поклонение, — прочла Анаис. — Каждый раз, выплевывая шелуху, я склоняю голову, то есть отвешиваю поклон — сиречь поклоняюсь.