Роковое наследие
Шрифт:
Мужик хохотнул:
— У тебя просто зверский аппетит!
— Угу, — с набитым ртом подтвердила Анаис.
— Любезный, — обратился он к подавальщику, — принеси-ка и мне обед.
— Что изволите, господин городовой? — почтительно склонился тот.
Анаис поперхнулась и раскашлялась.
— Ну, что ж ты, болван, смущаешь девушку моим званием, — притворно рассердился городовой. — Видишь ведь, что я сегодня без формы. Так и обращайся, как к гражданскому лицу.
— Не извольте гневаться, — еще ниже склонился подавальщик.
— Принеси, как всегда, ваши фирменные блюда. И сегодня я, пожалуй, выпью что-нибудь горячительное. Подай-ка «Литарийский эль» и два кубка.
Анаис не знала, что и подумать: то ли это случайное стечение обстоятельств, то ли она в очередной раз расписалась в собственной глупости, не предусмотрев, что на ее поиски могли снарядить еще и городовых за компанию с тайной охранкой. Она быстро расправилась с едой и встала из-за стола.
— Окажите мне честь, красавица, посидите еще немного, — сделал обиженное лицо городовой.
— О, я просто не хотела вам мешать.
Анаис добавила голосу медовых ноток, а сама прикинула свои шансы выйти сухой из воды. Въездной визы у нее нет, под столом лежит окровавленная сумка, закопанная среди других вещей, и братья-нищие, стоит только на них нажать, сдадут ее с потрохами. Девушка изящно опустилась на стул и улыбнулась городовому.
— «Литарийский эль» — прекрасный напиток, — доверительно сообщил он, попытавшись наполнить ее кубок.
— Нет, нет! — прикрыла она ладонью медную посудину. — Сейчас я никак не могу позволить себе так расслабляться.
— Это почему же? — полюбопытствовал городовой.
И тут Анаис сказала первое, что пришло в голову:
— Вечером у меня выступление.
— О! Да вы актриса! Я должен был догадаться, ведь вы такая красотка! В каком же театре вы играете?
Анаис набрала в грудь побольше воздуха и выпалила на память:
— В труппе Грима. Сегодня мы даем последнее представление. Постановка называется «Превратности судьбы».
— Надо же! Я видел этот спектакль, но такой прекрасной актрисы в театре Грима не припомню, а память у меня хорошая, — насторожился городовой.
— А я новенькая, — глазом не моргнув, соврала Анаис и поднялась со стула. — Прошу простить, но я вынуждена вас покинуть. Премьера — дело серьезное. Вот одежды себе прикупила, чтобы было в чем на сцене блистать, — доверительно сообщила она, вытащив из-под стола свои вещи.
— Вот это да! В вашем реквизите даже меч есть.
— А как же! Иногда и воительниц играть приходится, — сверкнула герея белозубой улыбкой, надеясь, что гримаса получилась не очень хищной.
— Непременно приду посмотреть ваше выступление, — пообещал городовой. — Кстати, как вас величать?
— Мое сценическое имя вам ничего не скажет, я же начинающая актриса.
Анаис послала ему воздушный поцелуй и выскочила из таверны.
«Так я тебе и сказала, как меня зовут, чтобы ты потом сверился с визовым списком», — пробубнила она. Хорошо, что этому прилипчивому стражу порядка не вздумалось ее проводить, иначе бы выяснилось, что актриса понятия не имеет, где ее театр.
Анаис дошла до рыночной площади, потолкалась у прилавков, прикупила товаров для дорожного пайка и собралась было ретироваться, как вдруг увидела своего нового знакомого. Он приветливо ей помахал. И тут раздался треск шутихи, разноцветные огоньки взмыли над площадью, оповещая публику о скором начале спектакля, а следом раздалось уже знакомое:
— Последнее представление! Прощальное выступление! Труппа Грима дает спектакль «Превратности судьбы»!
«Должно быть, это, действительно, знак», — обреченно подумала Анаис и стала пробираться сквозь толпу к театральной повозке.
— Опаздываете, милочка, — подхватил ее под локоток городовой. — Дебютантки так себя не ведут.
— Мой выход в самом конце, — попыталась оправдаться Анаис, — к тому же, это последнее выступление, и нужно запастись в дорогу всем необходимым.
Тем временем в воздух взмыли две шутихи, а через некоторое время три, и спектакль начался. Большой толпы не собралось, и городовой легко подтащил Анаис к самому помосту. На сцену вышел, по всей видимости, сам Грим и произнес вступительное слово. К чести городового надо сказать, он не прервал выступление, в попытке дознаться, действительно ли девица, которую он крепко держал за локоть, актриса этого театра. Тем временем на сцене разворачивалось действо. Анаис не особенно прислушивалась к происходящему на подмостках, хоть делала вид, что полностью поглощена представлением. На самом деле она лихорадочно размышляла, как выкрутиться.
— Что-то, дорогуша, на тебя никто не обращает внимания и не удивляется, что ты стоишь по эту сторону рампы, — доверительно прошептал на ухо Анаис городовой.
— Что бы вы понимали в театре! — возмущенно зашипела она в ответ, отметив, что с уважительного «вы» городовой перешел на пренебрежительное «ты». — Представление должно продолжаться несмотря ни на что! — с апломбом заявила она, привлекая внимание окружающих.
На сцене в это время возлюбленная бедного актера выходила замуж за уродливого богача, причем по доброй воле, соблазненная открывающимися перспективами. Богача играл фардв, что само по себе являлось необычным. Но чего только не бывает на белом свете, и только в одном можно быть уверенным — гендер никогда не пойдет работать в штольни. Зато горнодобывающий народец вполне, как оказалось, может выбраться на сцену, свидетельством чему являлся вышеозначенный фардв. Произнося монолог, он взглянул на Анаис, привлеченный ее патетическим возгласом. Чем она и воспользовалась, тут же скорчив ему жуткую рожу, пока городовой отвлекся. Фардв замер на полуслове, возмущенный таким явным попранием его таланта, но тут же спохватился и продолжил с еще большей горячностью, тем более что речь, как нельзя кстати, подходила для словесной оплеухи нахальной девчонке, стоящей у сцены. «Как может эта нищая бездарность рассчитывать на нашу благосклонность!» — продекламировал фардв, испепеляя взглядом Анаис. Городовой покосился на свою пленницу, явно заметив реакцию актера.
— Вот видите, что вы натворили, — насупилась она, — меня обозвали нищей бездарностью. Вы заметили, как меня, по вашей милости, оскорбили? Все из-за того, что я до сих пор здесь, а не в гримерной!
Городовой сначала растерялся, но быстро изменил тактику: выпустил руку Анаис из своих цепких пальцев.
— Я провожу вас.
— Поздно, дражайший! — окрысилась Анаис.
Действие одноактного спектакля уже подходило к концу. Несчастный, преданный своей возлюбленной актер, помышлял о самоубийстве. И вот, когда он уже занес кинжал, Анаис рванулась вперед. Гневно взглянув на городового, она закинула свои пожитки прямо на сцену и попросила: