Роковое наследие
Шрифт:
— Снова пытаешься лишить нас актрисы? — поинтересовался Илинкур у фардва.
— Ничего подобного! — возмутился тот. — Всего лишь хочу подарить женщине чуток радости.
— Не поддавайся, Анаис, — усмехнулся Илинкур. — Трех очаровательных артисток нам уже пришлось оставить по пути, нянчиться с его «радостью». Ты для нас настоящая находка.
— Да что б вы понимали, — отмахнулся Фрад. — Лит любит меня, а я люблю Лита и служу ему верой и правдой! Ибо сказал он: «Наслаждайтесь и размножайтесь!»
С этими словами Фрад спрыгнул с повозки и ретировался в душный фургон. Илинкур и Анаис переглянулись, не скрывая улыбок. Внезапно занавесь фургона отлетела в сторону, и Фрад, представ пред изумленной публикой, принялся декламировать:
О, прелестница младая, как ты хороша! О тебе одной мечтаю, и поет душа, Только издали завижу я тебя, мой свет. Никого на свете ближе и любимей нет. О тебе одной мечтаю. Как же ты чиста! Представляю, как лобзаю я твои уста, Как встречаю я с тобою ласковый рассвет… Никого на свете ближе и любимей нет. Ты мне грезишься ночами и волнуешь кровь, Разливает в теле пламень пылкая любовь. Сердце радостно трепещет, и поет душа — Воздух мой, вода и солнце, как ты хороша!— Чудесно! — зааплодировала Анаис.
— Да, у него феноменальная память, — присоединился Илинкур. — Я только утром это написал. Фрад заглянул мне через плечо, прочел, и вот пожалуйста.
— Вечно ты все испортишь! — возмутился фардв. — Я ее уже практически покорил! Ну, что тебе стоило промолчать? Девушка бы впечатлилась и пала ниц пред моим талантом поэта, декламатора, а там и любовника.
— Я дала обет безбрачия, — сообщила Анаис в надежде остудить пыл фардва.
— Лапу-у-уля, разве я звал тебя замуж?
— Ах вот как! — она сложила руки на груди и посмотрела на Фрада исподлобья.
Он, сообразив, что ляпнул не то, втянул голову в плечи — хоть, казалось бы, куда уж больше, — и задернул полог. Анаис еще некоторое время прожигала взглядом ветхую занавесь, а потом с облегчением вздохнула.
— На некоторое время Фрад оставит тебя в покое, — улыбнулся Илинкур.
— Иной раз мне кажется, что я не удержусь и выпущу ему кишки, — громко сказала Анаис. В фургоне громыхнула оброненная медная посуда. Довольная произведенным эффектом, она спросила у Илинкура: — Эти стихи для новой постановки?
— Народу, благословленному Литом, нравятся спектакли о любви, — ответил он.
Селение в два десятка домов, куда в поисках отдыха и дохода направилась бродячая труппа Грима, приютилось на берегах мелкой речушки. Мерины, утомленные жарой, стоило их только распрячь, устремились к воде. Грим настоял на том, чтобы объехать селение и обосноваться выше по течению.
— Климат жаркий, люди темные, невесть что в воду набросать могут, — объяснил он. — А ты потом езди по лекарям, если вообще копыта не отбросишь.
Монтинор и Сиблак, зевая и потягиваясь, выбрались из фургона и с надеждой посмотрели на Грима. Сухари и вяленое мясо за время пути всем надоели, теперь же появилась возможность прикупить у местных жителей приличной еды. Но молодые люди бедствовали. На вопрос, как они умудрились извести двухнедельный заработок за одни сутки, ответа друзья не давали, только краснели до ушей.
С Фрадом, напротив, все было ясно: его деньги вновь перекочевали к хозяину балагана, благодаря невероятному везению оного в карточных играх. Что касается Илинкура, то он кое-какую наличность сохранил и мягко намекнул Анаис, чтобы денег никому из вышеозначенной троицы не одалживала, какими бы благими не показались ей намерения этих хронических растратчиков.
Грим посмотрел на Сиблака с Монтинором и, отрицательно покачав головой, произнес:
— Завтра дадим представление и возьмем плату продуктами, а сейчас и не надейтесь получить от меня даже медяк. Все равно истратите не по назначению.
Молодые люди понурились, но спорить не стали. А ветерок, как назло, дул со стороны селения, принося запахи домашней стряпни. Грим раздал остатки вяленого мяса, присовокупил к нему сухофрукты. Монтинор и Сиблак переглянулись и, усевшись в сторонке, начали усердно наводить визуальный морок на скудную пищу. Получилась довольно уродливая вареная курица, судя по всему окончившая свои дни под копытами, горка лепешек, почему-то имевших нездоровый зеленый оттенок, и сочная дыня. Однако дынный морок не продержался и тридцати секунд, на его месте осталось лишь слабое свечение.
Грим только головой покачал:
— Даст пресветлый Лит, завтра все пройдет гладко, и будет у нас приличная пища. Нужно только помнить, что мы не первый балаган, который остановился в этой деревушке. Придется постараться, поработать как следует, чтобы было чем набить животы.
— Неплохо бы смочить вином то, что попадет завтра в наши недра, — глубокомысленно изрек Фрад.
Грим лишь тяжело вздохнул, как бы говоря: «На это я бы не очень рассчитывал».
Все тракты Рипена уподобились нынче артериям, по которым циркулировали сотни балаганов. За лето и осень им нужно было приобрести достаточную популярность, чтобы весной попасть на ежегодный фестиваль бродячих театров. Проходил он в городе Крамеце, что приютился у подножия Большого Рипенского хребта. Заветной мечтой каждой труппы был главный приз: возможность выйти на подмостки столичной сцены. Один сезон победители могли радовать столичную публику своим искусством, ведя размеренный и сытый образ жизни.
Об этом Грим предпочитал не думать, поскольку был реалистом и понимал, что при нынешнем составе труппы не до жиру — быть бы живу. Растеряв половину актеров, а вернее, стараниями Фрада — актрис, он выбирал окольные пути, чтобы реже сталкиваться с другими балаганами. Но даже в глуши их труппа нередко встречала таких же, как они, неудачников. Вот и теперь, судя по изрядно утоптанной траве, это место не так давно занимал другой балаган. И только профессиональная гордость не позволила Гриму отступить.
По пути все труппы давали представления, в надежде получить хвалебные отзывы, которые судейская коллегия в Крамеце учитывала как дополнительный бонус. Чем больше давалось успешных представлений, тем выше были шансы попасть в престижную первую десятку выступающих на фестивале. Но о пропитании тоже не грех было позаботиться.
Рипенцы, как известно, охочи до развлечений и овациями могут разразиться на полноценный бонус первого уровня, но очень не любят расставаться со своим добром. Вот и встает перед актерами нелегкий выбор: или бонус, или пища. Бесплатное представление собирает больше зевак, и вопят они громче — а предупредишь, как полагается, что помимо рукоплесканий и одобрительных возгласов ждешь оплаты труда, так не видать тебе престижных баллов.