Роковое наследие
Шрифт:
Грим перед отъездом из Ханута обновил у знакомого мага заклинание овациометра и каждое утро, обращаясь к Литу с молитвой, поглядывал на прибор. На шкале с уровнем престижа значилось: «Дилетанты, вон со сцены!»
Но Грим был не из тех, кто сдается без боя, поэтому с первыми лучами солнца в балагане началась суета. Одну из боковых стенок фургона опустили и установили на опоры. Она образовала сцену, а ее место занял занавес. Внутреннее пространство разделили бутафорской перегородкой из разрисованной мешковины. Таким образом, у задней стенки фургона появилось закулисное пространство с гримерной, костюмерной и складом всякой всячины.
Для Анаис нынешнее представление должно было стать настоящим дебютом. Она немного волновалась, наблюдая за приготовлениями, и хотела чем-то помочь, но ее тактично отправляли репетировать.
Перед обедом Грим с Монтинором все же прогулялись в село и прикупили немного снеди, попутно зазывая народ на вечернее представление. Владелец балагана рассудил, что стоит приобрести что-нибудь у местных жителей, показав тем самым, что труппа не бедствует, а значит, пользуется успехом. Монтинор же развесил вдоль единственной улицы визуальные и акустические оповещалки.
В Туроне из-за головной боли после встречи с Анаис возле незабвенной бани он не смог выполнять свои обязанности зазывалы, и Грим с Илинкуром были вынуждены бегать по городу и драть глотки. За это Монтинору после спектакля здорово влетело на глазах у той самой наглой девицы, что его не только покалечила, но и обворовала в назидание.
Да что уж поминать старое! Анаис оказалась настоящей находкой: репетировала самозабвенно и, судя по первому появлению на сцене, публики не боялась. Внешние данные у нее сочетались с непонятно зачем нужным девушке умом, но это можно было простить за одни те фантазии, которые навевались нежными изгибами ее тела, золотисто-каштановым шелком волос и кораллами губ. Немного сбивал с толку взгляд холодных, как льдинки, глаз, но и это было поправимо: Монтинор представлял красавицу с сомкнутыми веками. Долгая дорога, замкнутое пространство и одна-единственная женщина на много миль вокруг — неудивительно, что он о ней грезил. Впрочем, Сиблак сознался, что и ему Анаис волнует кровь. Фрад же вообще любил всех женщин и усердно добивался у них взаимности.
За актерами по деревне бежала ватага ребятишек.
— Дядь, а дядь, — подергал один из них Монтинора за штанину, — а что показывать будете?
Юноша, хитро прищурившись, проделал парочку пассов. Воздух над его головой сгустился и обрел очертания двух горлинок, кружащихся в брачном танце.
— У них там тетенька красивая есть, значит, про любовь покажут, — сказала девочка и принялась ковырять в носу, наблюдая за визуальной оповещалкой.
— А сражение будет? — поинтересовался мальчик.
— Дубина ты, — отмахнулась девочка, наблюдая, как Монтинор создает акустическое сопровождение. Облачко развернулось в воздухе рупором и хрипло прокашляло: «Театр Грима с гордостью представляет трагикомедию о любовном треугольнике. Муж, жена и третий нелишний! Спешите на единственный и неповторимый спектакль знаменитой труппы!»
— Паршиво получилось, — сказал мальчуган постарше, критически оглядев Монтинора: дескать, не хватает профессионализма, дядя.
Грим поморщился, прикидывая шансы на успех в городах, когда даже детей в глубинке трудно чем-либо удивить. Внезапно ребятишек словно ветром сдуло. Щебечущей стайкой они понеслись на противоположный конец села, издали завидев очень высокого, стройного человека. Монтинор удивленно приподнял брови, наблюдая за его плавными, почти танцевальными движениями. А Грим, рассмотрев, наконец, объект столь пристального внимания окружающих, побледнел.
— О, пресветлый Лит, чем я тебя прогневил? — пробормотал он.
— А в чем дело? — поинтересовался Монтинор.
— Видишь гендера? — Грим указал на приближающегося человека.
— Гендер как гендер, — пожал плечами Монтинор. — Говорят, встретить одного из них — к счастью. Странно только, что он заехал в такую глушь — местечко по гендерским меркам неэстетичное.
— Про счастье я бы тебе порассказа-а-ал! Только сейчас некогда. Этот гендер — Караэль Доставалион, — тяжело вздохнул Грим. — Известный театральный критик.
Взгляд юноши прояснился, но как отнестись к полученному известию, Монтинор не знал. «Ну, критик. И что? Мы тоже не акустическим заклинанием деланы», — говорил его вид. Владелец балагана подумал, что не стоит сбивать боевой настрой труппы, и промолчал.
Фрад вразвалочку шел по улице, подмигивая каждой селянке, попадавшей в поле его зрения. Женщины хихикали, краснели, но в большинстве случаев, под бдительным оком соседей и родственников, на близкий контакт не шли. Да не таков был фардв, чтобы унывать. После десятка попыток ему, наконец, улыбнулась удача: дородная селянка, игриво приспустив с одного плеча блузку, поманила Фрада пальцем. Дважды повторять жест не пришлось.
Селянка оказалась хлебосольная: попотчевала от души и браги не пожалела. Все бы и дальше шло своим чередом, если бы не нагрянула завистливая соседка, якобы за солью. То ли в этом селении об «отношениях втроем» слыхом не слыхивали, то ли хозяйка не хотела ни с кем делиться выпавшим на ее долю счастьем, только в результате Фрад оказался выставлен за порог.
«Зато бесплатно поел», — подумал он и отправился дальше ловить удачу. Через два часа бесплодного хождения туда-сюда по единственной в селении улице мимо украшенных битыми горшками плетней актер почувствовал, что в животе у него началось нехорошее бурление.
Подоспев к началу спектакля, Фрад уже пребывал в полной уверенности, что селянкина брага оказалась несовместима с его артистической натурой.
— Грим! Плохо дело! — согнувшись пополам, пролепетал Фрад. — Я не смогу сегодня выступать. Обед не прижился.
— С ума сошел! — закричал Грим. — Народ уже собрался. Критик сидит в первом ряду! Сейчас я дам тебе жабий корень, и будешь выступать как миленький, иначе оставлю без жалования до конца сезона.
— Изверг! — пролепетал Фрад, смахивая капельки пота с бледного лба.
Спектакль начался. Еще никогда Фрад не играл обманутого мужа так вдохновенно. Его герой, мучаясь физической немощью и ревностью, обливался горючими слезами и хватался за сердце, которое все сильнее смещалось в область живота. Когда же красавица супруга в исполнении Анаис окончательно решила его бросить, сцена получилась просто душераздирающей: раздавленный ее вероломностью, но все еще любящий муж упал перед ней на колени, вцепился в платье и скорчился в смертельной муке у ног изменницы, едва не оторвав ей подол. Его завывания, мольбы и предсмертные хрипы выглядели столь натурально, что публика взволнованно затаила дыхание.