Роковое наследство
Шрифт:
С этими словами Куатье подтащил табурет к столу; старуха подала мужчине какую-то еду; похоже, это были остатки моего ужина. Теперь я мог любоваться лишь портретом старика, морщины которого складывались в саркастическую усмешку. Мегеру же и Куатье я больше не видел.
Однако я продолжал слышать их разговор, сопровождавшийся громким чавканьем Лейтенанта; Куатье лязгал зубами, словно дворовый пес.
Нельзя сказать, чтобы я вслушивался в беседу этой парочки, поскольку находился в полузабытьи и, возможно, в горячке.
Сильное переохлаждение не прошло даром; теперь тело
Вряд ли я понимал смысл того мрачного ребуса, знаки которого улавливал сквозь дрему.
Лишь много позже события эти всплыли в моей памяти и, представ в новом свете, глубоко в ней запечатлелись.
– Даже если Жюлиан и умер от раны, – заговорила старуха, – маркизу Кориолану придется еще много поработать. У Кориолана был сын от цыганки Зоры. Зора унесла ребенка с собой, но младенцы этой породы не теряются. Придет время, ребенок объявится и тоже захочет поиграть ножом.
– Ошибаешься, – возразил Лейтенант. – Маркизу Кориолану работать уже не придется. Никогда. Ты ничего не слышала этой ночью?
– А как же, – откликнулась мегера. – Буря такая поднялась, что горы зашатались. В такую непогоду всегда срывает ветром камни со старых стен.
– Именно, – мрачно подтвердил Куатье. – Много камней свалилось вниз. Отца никто не видел. Знали только, что он должен приехать: доктор письмо из Паржа привез. В письме – приказ Хозяина; приготовить все для заседания совета в большом зале, что перед могилами. Стол накрыли в бывшей Комнате Сокровищ. Теперь там пусто. Я сам принес приборы – одиннадцать штук. Отцу было отведено место между маркизом Кориоланом и Николасом Смитом.
В большой зал надо идти мимо двери башенки, где часы. Кориолан, священник, Джам-Паоло и Николас Смит спрятались в башне, а дверь приоткрытой оставили Все четверо – вооружены до зубов. Ждали Отца с самого захода солнца.
На краю галереи они мальчишку поставили, он должен был, как Отца завидит, поклониться. Ну и... сама понимаешь...
– Понимаю, понимаю, – проговорила старуха дрожащим голосом.
– Часов в девять паренек прибегает, кричит: «Хозяева едут!», – продолжал Куатье. – Отец с гостями своими спускался из Нового монастыря. Впереди факельщики освещали им дорогу.
Заговорщики распахнули дверь и застыли с ножами наготове.
Отец к тому времени уже прошел всю галерею. Ему до гибели десять шагов оставалось. А он замер – послушать, как за расхлябанными рамами свирепствует буря.
Стекла в окнах уже давно все повылетали. Ничто не мешало любоваться грозой. И Отец сказал:
– Поднимите факелы повыше. Люблю смотреть, как ветер треплет плющ на развалинах. А что, если сейчас здесь все вдруг рухнет?
Факелы были тут же подняты, но ветер пригибал пламя, и оно не осветило ничего кроме основания ближайшей башенки.
Старик захохотал, как это случается с ним в иные страшные минуты.
И тут действительно рухнуло... Поднятые факелы послужили сигналом.
Башенка пошатнулась и осела с грохотом, заглушённым, впрочем, ревом бури.
– Благодарю, – промолвил Отец. – Пойдемте дальше, дети мои.
Над лежавшей на месте башенки грудой камней сверкали молнии.
За столом совета четыре места остались незанятыми. Отец подозвал меня и распорядился:
– Спустись в ров. В моем роду народ живучий. Если он вдруг еще шевелится, сделай свое дело.
Сержант замолчал. Старуха хрипло дышала.
– Факелы, говорите, сигналом послужили? – спросила она изменившимся голосом. – Он, стало быть, башенку заминировал?
– Или у него сам черт на подхвате, – ответил Лейтенант.
– Да он сам черт и есть! – убежденно воскликнула старуха. – Уже второй раз он убивает тех, кто должен был прикончить его.
Содержимое бутылки громко булькнуло, и мегера осведомилась:
– Что же вы обнаружили во рву?
XVI
БАМБУШ-ГУЛЯКА И ЛЕЙТЕНАНТ
Начиная свой рассказ, Ренье говорил легко и непринужденно. Однако по мере того, как воспоминания оживали в его душе, возрождалось и прежнее волнение. Юноша и сам не заметил, как перестал рисовать. Голос его зазвучал глубоко и приглушенно.
Венера, неподвижная, как прекрасная статуя, внимательно слушала молодого человека.
– Лейтенант насытился, – продолжал Ренье. – До меня донесся запах дымка: Куатье закурил. На вопрос старухи он ответил:
– Это же сколько камней перекидать надо, чтобы узнать, что там, на дне рва. Башенка, она неширокая была, но высоты порядочной, и ров под ней – жутко глубокий. Я зажег фонарь и спустился. Что за ночь! Ад, да и только! Я на войне бывал, всякого насмотрелся. Я в тюрьме сидел и слышал, как для меня сколачивают эшафот. Каждым ударом гвозди словно в печенки загоняли. Хозяину разные люди по разным причинам служат, лично я – потому, что он меня воскресил, когда голова моя уже должна была скатиться с плеч... Так вот, сегодня во рву меня такой же холодный пот прошиб, как тогда, возле эшафота.
Я обнаружил на дне рва груду обломков и стал в них копаться. Сначала я увидел костюм Джам-Паоло, не костюм, а мешок с красным месивом. Потом мне долго ничего не попадалось.
Затем между двумя большими камнями я разглядел клочок материи, вроде как голубой.
На Николасе Смите была голубая матросская блуза.
Сдвинуть камни я не мог, а потому просто сунул руку в щель.
Сунул – а там что-то теплое. Нечего больше искать; ясно – Смит там, расплющенный в лепешку.
Останков священника я так и не нашел, разве что капли запекшейся крови, разбрызганной по камням, принадлежали ему...
– Ну а маркиз Кориолан? – спросила старуха сдавленным голосом.
– Этот последним был, – тихо-тихо продолжал Лейтенант. – Я весь завал обыскал. А после вижу: в стороне, в овраге, белеет что-то на черной траве. У меня кровь застыла в жилах. Тело не было искалеченным. Молодой хозяин лежал на спине и будто спал.
Когда я подошел ближе, раздался оглушительный удар грома и порыв ветра задул фонарь. Настала кромешная тьма.
Затем в ночи вспыхнула молния и осветила тело, великолепное, точно мраморная статуя, без единой царапины, с прекрасным, как у женщины, лицом, обрамленным черными кудрями; я увидел белоснежный лоб и широко раскрытые глаза.