Роковое наследство
Шрифт:
По костюмам людей, запечатленных на картине Разбойника, можно было определить время ее написания. На мой взгляд, она была создана в последней четверти прошлого века.
Таким образом, можно было сделать вывод, что молодой человек, изображенный на картине из галереи Биффи, и старик на портрете, который я видел в Сартене, – одно и то же лицо.
– Ну конечно! – воскликнула Венера, внимательно слушавшая рассказ художника. – Вы совершенно правы!
Стоя за картиной, которая служила ей ширмой, женщина приводила себя в порядок.
– Никогда не слышала такой интересной истории, – добавила Венера. – Я уверена, что теперь буду часто думать о ней.
– Это не простая картина, – улыбнулся Ренье. – Вас она поразила настолько, что склонила к поступку, на который вы вряд ли отважились бы в других обстоятельствах. На моего отца она тоже произвела огромное впечатление. Что же тогда говорить обо мне? Вы ведь не встречались с персонажами этой драмы. Я же находился в таком состоянии, что при виде этой картины испытал настоящий шок.
Незнакомка в третий раз произнесла короткую фразу, столь любимую испанцами:
– Quien sabe? Кто знает?
Потом женщина мелодично рассмеялась.
– Одно я знаю точно: эта история сводит меня с ума, – пробормотал художник. – Вы верно угадали: рассказывая ее вам, я получал какое-то странное удовольствие. Я много думаю обо всем этом. Мне кажется, что мой приемный отец знает гораздо больше, чем говорит. Да и вы тоже... Может быть, начинается еще одна история?
– Однако вы мне рассказали не все, – заметила Венера. – Мне интересно, каковы были результаты вашей второй поездки на Корсику. Вы нашли тот загадочный дом?
– Еще в Риме мне удалось многое узнать, – ответил молодой человек. – Я расспрашивал всех подряд, и мне охотно отвечали. Дело в том, что легенда об Обители Спасения очень популярна в Италии.
Мне говорили, что сокровища Черных Мантий составляют чуть ли не половину всех земных богатств. Мне объяснили все, даже то, почему на картине жертва протягивает убийце какой-то ключ.
Оказывается, это ключ от сокровищницы. В момент своей гибели хранитель клада вручает ключ своему убийце, который является в то же время и преемником побежденного. Так уж принято в этой семейке.
Поверженный обязан отдать ключ и при этом произнести священную формулу: «Сын мой (или: отец мой), вот то, что вложило нож в вашу руку и вонзит его в ваше сердце».
В этот момент незнакомка, которая только что закончила свой туалет, вышла из-за картины.
Это была уже не Венера, а современная молодая женщина, впрочем, не менее очаровательная, чем древняя богиня. Лицо ее по-прежнему закрывала вуаль.
– Становится поздно, – произнесла гостья. – Заканчивайте ваш рассказ.
– А я уже закончил, – ответил Ренье. – Если бы вы не захотели услышать о моей второй поездке на Корсику, мне оставалось бы только поблагодарить вас от всего сердца. С вашей помощью мне на этот раз удалось кое-что сделать.
Незнакомка подошла к мольберту и замерла перед холстом.
Несколько минут она молча смотрела на работу художника.
– Вы в самом деле видите меня такой? – наконец спросила женщина. В ее голосе чувствовалось волнение.
– Вы гораздо прекраснее, чем Венера на полотне, – ответил Ренье.
Незнакомка протянула ему руку и тихо промолвила:
– Возможно, мы с вами никогда больше не увидимся. Однако в жизни иногда бывают самые неожиданные встречи. Мир тесен... Не забывайте о сегодняшнем дне. Я тоже о нем не забуду... А теперь заканчивайте ваш рассказ, я слушаю, – потребовала она.
– Я решил, что перед возвращением во Францию я должен снова посетить те места, где произошло кораблекрушение, – заговорил юноша. – Мне очень хотелось найти тот разрушенный дом.
Я добрался до Аяччо. Там я сел на рыбацкое судно, на котором доплыл до мыса Кампо-Море, который находится в южной части залива Валинко.
В тех краях – огромное количество бухточек, поэтому вспомнить то место, где затонул наш пароход, было невозможно. Впрочем, в конечном счете это было неважно.
В то время я достаточно хорошо говорил по-итальянски и потому смог узнать дорогу у местных крестьян. Поначалу я не понимал их корсиканского наречия, но скоро привык к нему.
Из их объяснений я сделал вывод, что мой путь пролегает между Капо-Маро и маленькой деревушкой, которая находится к западу от Кьявы. Ее название я забыл.
С первых же шагов мне показалось, что оживают мои старые воспоминания.
Как и тогда, была зима. Только ветер на этот раз был сухим: он швырял мне в лицо не капли дождя, а снежную пыль.
Я шел целый день, с девяти часов утра до полуночи.
Сартен я увидел издалека. Это говорило о том, что я приближаюсь к своей цели.
Не будет преувеличением сказать, что я осмотрел на своем пути каждую пядь земли. Однако мне не встретилось ничего особенного: бедные фермы, скромные виллы, недавно построенный замок и, наконец, очень большое современное здание, в котором размещался так называемый «Приют Полковника».
Это заведение находилось на одинаковом расстоянии от моря и от Сартена, то есть в том самом месте, на которое указывала мне моя интуиция.
Мне объяснили, что приют основал полковник Боццо. Мне известно лучше, чем кому-либо еще, какое у этого человека доброе сердце. Я обязан ему очень многим. И не, только я, но и дорогие мне люди: мой отец и Ирен.
Я узнал, что в «Приюте Полковника» лечатся не только корсиканцы. Сюда приезжают и парижане, чтобы восстановить свое здоровье, подорванное лишениями или излишествами.
Там я возобновил свои расспросы. Мне ответили, что в тех местах нет других развалин, кроме руин Обители Спасения, расположенных достаточно далеко, за Сартеном...
Тут Ренье был вынужден прервать свой рассказ, потому что раздался громкий стук в дверь.
Тот, кто находился снаружи, нетерпеливо дергал дверную ручку.
Разумеется, перед тем, как начать рисовать незнакомку, художник запер вход в мастерскую.
Стук стал громче.
– Вы можете выйти здесь, – сказал Ренье, указывая на дверь, которая вела на улицу Вавен. – Я знаю, кто хочет меня видеть. Так стучит лишь один человек. Это мой отец.